Просмотр полной версии : Ион-Воевода Лютый (1572—1574). Историческая повесть Богдана Хадшеу.
Так перелистывал я историю целого народа; эту книгу печали, величия и побед!
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Историк является одновременно и тружеником, и артистом. ,
Как труженик он собирает. сырой материал, как артист он придает ему то особое выражение, благодаря которому статуи Кановы и дворцы Альгамбры перестают быть простыми грудами камней, а Мадонна Рафаэля — куском полотна или доски, впитавшим в себя растительные краски.
Скульпторы, художники, архитекторы — это только артисты, которым народ доставляет все необходимое.
Историки, наоборот, сами собирают, сами добывают камень, ткут полотно, режут доски, варят краски; и они же потом сами ваяют, созидают, рисуют!
Поэтому можно встретить много скульпторов, много архитекторов, много художников, но мало историков.
Одни собирают, не будучи способными создавать; другие пробуют созидать, не имея терпения собирать.
Одни возводят фундамент без здания, другие — здание без фундамента...
Прежде чем приступить к написанию настоящей книги, я в течение многих лет, копаясь в заграничных и националепых библиотеках и архивах, собрал в поте лица огромное количество сведений, в той или иной степени связанных с задуманной мною темой.
С помощью трех художественных скальпелей — критики, перспективы и колорита — я подверг операции эти малоудобоваримые материалы.
Критика помогает раскрыть истину.
Поэтому я решил раз и навсегда исходить только из надежных источников: из показаний современников, зачастую очевидцев, сопоставляя эти свидетельства и подвергая их критическому анализу.
Я не делаю ни одного утверждения без того, чтобы не дать соответствующей сноски, а там, где требуется более длинная цитата, я привожу документы в оригинале или в подробном аналитическом изложении.
Перспектива дает возможность расположить части целого таким образом, чтобы не допустить существенных пробелов и избежать излишней детализации: ничто не должно быть лишним, ничто не должно быть бессвязным; главное должно рельефно выступать на первом плане, второстепенное— вырисовываться на втором, а вспомогательное быть еле заметным.
Картина должна получить общий фон, поэтому вначале мы даем характеристику положения в Европе того времени. • Затем на этом фоне выступает фигура самого героя: сперва она едва вырисовывается вдалеке, потом разрастается, становится все отчетливее и, приближаясь к конечной цели, достигает гигантских размеров и вдруг... подает ниц!
Но взгляните на него, даже поверженного в прах: он все еще величественнее ничтожных пигмеев, которые попирают его труп ногами!
Наконец, после гибели героя, читатель с содроганием следит за тем, как один за другим исчезают плоды деяний усопшего гения, и злосчастная тьма заволакивает весь горизонт.
Остается одна лишь надежда: воскресение мертвых!
Таковы принципы нашей критики и перспективы: убедитесь теперь сами, насколько мне удалось>, или> вернее, насколько мне повезло остаться верным им до конца.
Что касается колорита, то я знаю одно: сердце чувствовало во всей глубине то, что писало перо; а когда сердце чувствует, фраза становится сжатой, лаконичной, живой, как биение пульса...
28 февраля 1865 г.
Введение
Европа семидесятых годов XVI века
Для лучшего понимания главного присовокупляю и второстепенное, подобно тому как плугу необходимы все его детали, хотя только лемех служит непосредственно для вспашки.
Св. Августин.
Ое С1и. Ое1; XVI, 2*.
Свое исследование о Шекспире Гизо начинает длинным отступлением об Адаме и Еве.
Мы будем более скромными: прежде чем писать об Ионе-Воеводе, окинем беглым взглядом только одну Европу и только в определенный момент ее исторического развития.
После того как мы ознакомимся с машиной в целом, нам легче будет понять ту ее небольшую часть, которая, собственно, интересует нас.
Испании на мгновение удалось стать самым могущественным государством в Европе.
Под скипетром Мадридского монарха объединились все маврские, кастильские и арагонские провинции, Португалия, Сицилия, Сардиния, Неаполь, Нидерланды и Америка.
Ни один король не обладал такой огромной территорией, не получал такого колоссального дохода и не имел таких искусных генералов.
И кто же был этим счастливым властелином народов? Сын великого Карла V — ничтожный Филипп II.
Двумя смертными грехами он навсегда развенчал испанское величие: своим религиозным фанатизмом и ненавистью к демократии.
Нидерланды были .охвачены протестантизмом и пользовались автономией; Филипп II ввел там инквизицию против врагов католицизма и виселицу против врагов абсолютизма. Но Нидерланды подняли знамя революции, и Филипп II потерял наиболее предприимчивых и просвещенных из своих подданных.
* О граде божьем (лат.).
* Там, где кончается мир (лат.).
Англия была страной реформации и конституционализма; Филипп II решил подавить ее грубой силой, но в сражениях потерял весь испанский флот.
Во Франции крепла партия гугенотов; Филип II не пожалел миллионов, чтобы стереть ее с лица земли, и все же там был возведен на престол король-гугенот Генрих IV.
Наконец Филипп II скончался, презираемый всеми, быть может, даже самим собой; он оставил казну опустошенной, армию деморализованнрй, территорию расчлененной, а сам народ изнеможенным.
Императором Германии был Максимилиан II, одна из тех флегматичных фигур, которые долгое время уступали место друг другу на троне Австрии, создавая впечатление, будто там царствует одна и та же бессмертная личность вроде Тибетского Далай-Ламы.
Данник Турецкой Порты, разбитый горсткой поляков, побежденный трансильванским князьком, он не был достоин даже того своеобразного девиза, которым руководствовалась династия Габсбургов: «Другие сражаются, а ты женишься, о счастливица Австрия! Другие завоевывают государства с оружием в руках, ты же получаешь их в виде приданого».
Во Франции правил король Карл IX.
Вернее: правил не он.
Правила его мать Екатерина Медичи; правил герцог Гиз; правил принц Конде; правил папа; правил Кальвин; правили все... кроме короля Карла IX.
Одно-единственное событие, подобное тому, которое прославило когда-то Герострата, увековечило имя этого сонливого Нерона.
Кто не содрогнется, если ему только покажется, что он слышит слова «Святой Варфоломей»?
Десятки раз Карл IX бросался в объятия католической партии Гизов; десятки раз он протягивал дружескую руку кальвинистской партии Конде; десятки раз пытался он стряхнуть материнскую тиранию Екатерины Медичи, но снова и снова лобызал он цепи, которые его сковывали, пока наконец в один прекрасный день или, вернее, в одну прекрасную ночь в отчаянии от собственного ничтожества он решил доказать всему миру, на что способен настоящий король: 30 ООО французов были истр***ены самым предательским образом.
Говорят —о ужас!—что король собственными руками убил нескольких из них!
Он умер в возрасте 24 лет — игрушка в руках политических партий, палач своих подданных, загадка для потомков!
Один из братьев Карла IX был избран королем Польши, где после смерти Сигизмунда-Августа воцарилась анархия.
Покойный король Польши был очень труслив: он боялся турок, боялся русских, боялся татар; но он отличался благоразумием в управлении страной, религиозной терпимостью, не свойственной другим католическим странам, покровительствовал литературе.
Новый польский король также боялся турок, русских и татар; но ко всему этому прибавились его полная неспособность к управлению, высокомерное презрение к национальной литературе, фанатичная ненависть ко всему, что не было дозволено римским папой.
В Польшу Генрих де Валуа только и принес с собой моду короткой одежды и парижские танцы.
Московское княжество было дремучим лесом, в котором хозяйничал Иван Грозный.
Прозвище «Грозный» недостаточно выразительно, чтобы охарактеризовать этого странного властелина: удачнее было бы назвать его Иваном Безумным.
Не удивительно, что он, в возрасте четырех лет возведенный на престол под опекой распутной матери, познавший с детства горечь оскорблений со стороны любовников царицы, а затем испорченный угодничеством и лестью придворных, воспитанный в атмосфере вечного издевательства и подстрекательства и с колыбели отличавшийся особой чувствительностью,— не удивительно, что он в конце концов сошел с ума.
Персидский шах послал ему в подарок слона: московский царь приказал разрезать его на куски, так как несчастное животное не захотело стать на колени перед его величеством...
Этих примеров достаточно.
И все же он усмирил и поляков, и шведов, и татар, навел страх на турок, расширил границы своего государства... Но каким образом? Все это он успел сделать благодаря животной преданности своих подданных, которые, терпя от него зверские побои, не переставали пресмыкаться перед ним.
Сам же он никогда не приближался даже к месту сражения.
От русского царя перейдем к турецкому султану.
Достойного апофеоза Сулеймана Великолепного уже не существовало: ему наследовал сын Селим.
Селиму удалось расширить границы своей империи, но его победы, как и победы русских, явились следствием могущества народа, а не результатом полководческого гения правителя.
Селим, как и Иван, не знал, что такое поле битвы.
Административная власть находилась в руках визиря и одного из фаворитов Селима... еврея!
Султан не выходил из гарема. В честь красавиц-черкеше-нок Селим осушал один бокал за другим мальвазийского вина.
В турецких хрониках он известен под прозвищем «Пьянчуга».
Италией, поскольку ее не успели покорить испанские войска, управляли священник и коммерсант: Рим и Венеция.
От папской власти осталась только слабая тень ее былого величия: разуму удалось отвоевать многое из того, что когда-то подчинило себе суеверие; Лютер потряс до самых основ трон Гильдельбрантов; почти вся Германия, Англия, половина Франции, половина Польши были озарены светом протестантизма, и только Испания оставалась непреклонной в своей слепой преданности показному блеску католицизма.
Будучи не в силах диктовать миру свои законы, папа Григорий XIII решил ввести новый календарь.
Венеция давно уже утратила диктаторскую власть над европейской торговлей: после открытий Васко да Гама и Колумба владычество над морями перешло к испанцам и португальцам.
Теперь ей был нанесен новый сокрушительный удар: турки захватили Кипр и Циклады.
Упадок Венеции нельзя приписать личной неспособности монарха — она была аристократической республикой; и тем не менее печально, что ни один из многих ее правителей ничем себя не проявил.
На противоположном конце Европы между королями Швеции и Дании завязалась ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть. ,
Из-за чего?
Каждый из них претендовал на одну и ту же эмблему для своей королевской печати.
Полные энергии скандинавские народы впали в детство.
Может показаться странным, что наступил момент, когда единственным, поистине великим монархом, из тех, кому суждено было править самыми цивилизованными и самыми могущественными народами Европы, стала женщина.
При королеве Елизавете началось бурное развитие английского флота, торговли и литературы.
Королева Елизавета окончательно подорвала могущество Испании.
Королева Елизавета искоренила слепое поклонение перед папой.
Королева Елизавета основала Британское содружество...
Таково было положение на европейских тронах в тот исторический момент, о котором идет речь...
Испанией, Германией, Италией, Швецией, Данией, Польшей, Россией, Турцией... правили попы, дети, ничтожества, сумасшедшие, пьяницы.
Именно в этот момент на престоле небольшого дунайского княжества и появляется господарь, которому только самое подлое предательство помешало преобразить лицо Европы и создать на Балканском полуострове новую Римскую империю.
Великий правитель!
Великий дипломат!
Великий полководец!
1. Авантюрист
Слон, как бы он ни был мал, пользуется уважением остальных обитателей лесов. Змея, едва родившись, опасна ядом своего жала. Короли е колыбели чувствуют врожденную силу управлять народами...
Калидаса. Драма «гВикрама и Урваси».
После Стефана Великого Молдавией правил его сын Богдан Кривой; после Богдана Кривого — его сын Стефан Младой; последний умер, не оставив наследников; с этого времени на сцене молдавской истории разыгрывается длительная трагическая борьба между незаконнорожденными сыновьями княжеского рода.
Этих незаконнорожденных сыновей было много, так как пришельцы из Италии, поселившиеся в Дакии в эпоху упадка римских нравов, принесли с собой странные понятия о брачных узах; этим понятиям не в состоянии была противостоять даже христианская вера; со временем они еще сильнее укоренились и стали чем-то обычным.
В Римской империи во времена Траяна создалось очень легкомысленное отношение к семье.
Брак окончательно потерял свой первоначальный характер святости и торжественности, которым он отличался во времена римской республики, и стал супружеством рег изит — как об этом говорится в имперских законах:
«Он был обычным обоюдным соглашением, ничем не скрепленным ни по гражданской, ни по религиозной линии, и поэтому ни один из супругов не чувствовал никакой серьезной обязанности по отношению к другому».
Но то, что было дозволено любому смертному, считавшему себя славным потомком распавшейся Римской империи, в десятки и сотни раз больше могли позволить себе те из них, в руках которых была сосредоточена власть; если простому крестьянину разрешалось менять жен хоть каждый день, с условием уплаты государству по 12 бань за каждый развод, то можно себе представить, вернее, почти невозможно представить, какую неограниченную свободу действий в отношении женитьбы имели господари.
У некоторых из них, как, например, у Стефана Великого, было по пять или шесть законных жен, не говоря уже о незаконных. Все они следовали примеру своего прославленного предка Мецената, который, по словам известного римского философа, «был женат тысячу раз».
В стране, где нравы пали столь низко, было бы смешно говорить о каких-либо законных ограничениях против незаконных детей, которые, естественно, составляли большинство населения; удивительно только, что встречались еще люди, вступавшие в законный брак, хотя он потерял всякий престиж в глазах народа, а незаконнорожденные дети пользовались теми же правами, что и законнорожденные; более того, зачастую именно незаконнорожденные и восседали на княжеском престоле!
Стефан Великий, Богдан Кривой и Стефан Младой не упускали случая оставить после себя незаконнорожденных детей везде, где это было возможно: в рыбачьих хижинах, в купеческих домах и даже в непроходимых лесах Бессарабии, где обитали славившиеся своей храбростью кодряне и не менее известные своей красотой кодрянки.
Трое из этих незаконнорожденных детей, бастардов или «спуров», как их называли древние римляне, правили Молдавией в течение целого полустолетня.
Один из бастардов Стефана Великого—Петр Рарсчп — захватил власть уже в зрелом возрасте, спустя 20 лег после смерти своего отца; вскоре он стал одним из самых знаменитых господарей Молдавии, любимцем народа и грозой врагов; умирая, он передал трон своим сыновьям.
В это время по свету странствовал другой бастард, сын Богдана Кривого — Александру Лэпушняиу; заручившись поддержкой своих сторонников внутри страны, он вступил в Молдавию во главе чужеземных войск, убил своего двоюродного брата — сына Рареша и свою тетку — вдову Рпрсша, а двоюродную сестру — дочь Рареша — взял в жены. Эти чудовищные злодеяния нового господаря положили начало кровавому режиму в стране. Современники сравнивали Лэпупшм-ну с фракийским царем Диомедом, кормившим коней человеческим мясом.
В годы царствования бастардов Петра Рареша, а затем Александру Лэпушняну третий бастард, сын Стефана Младого от армянки — жены Сербега, подрастал на чужбине в полной неизвестности, ожидая, когда придет его черед вступить на престол Молдавии.
Своим темпераментом и даже своей наружностью Ион очень походил на своих родителей.
В молдавской хронике дается следующее описание характера его отца: «Сей Стефан-Воевода Младой нравом походил на деда своего Стефана Великого, ему везло на поле брани, и он преуспевал во всем, хотя и был молод; быстро он впадал во гнев и легко проливал кровь».
Ион унаследовал от своего отца храбрость, жестокость и остроту ума.
Внешностью он напоминал свою мать-армянку: смуглое лицо, густой и черный, как вороново крыло, волос, орлиный, восточного типа, нос, как у знаменитого Аттилы, каким мы его знаем по изображению на монетах, высокий лоб, широкий у основания и суживающийся кверху, красивый лоб, но совсем не в валашском духе.
Бастарды не имеют отца. Народ окрестил своего героя по национальности матери — Ионом Армянином, подобно тому как Александру-Воевода, сын лэпушнянки — был Лэпушняну, а Петр-Воевода — по прозвищу своей матери — Раре-шом.
В 1561 году, в возрасте почти сорока лет, прожитых в полной безвестности, Ион неожиданно появляется на арене истории.
Александру Лэпушняну стал угрожать Якоб Деспот, серб по происхождению, родственными узами связанный с молдавской династией.
Пришло время и Иону вспомнить, что он сын господаря и имеет то же право на трон Молдавии, что и Лэпушняну, и значительно большее, нежели Деспот.
И он стал напоминать о себе.
В то время как Деспот искал поддержки у польского магната Ласского, Ион обратился к не менее могущественному магнату Фирлею.
При выборно-аристократическом строе, который существовал в Польше, король был ничем, магнаты были всем. Они управляли государством, располагая в законодательном собрании голосами продажной мелкопоместной шляхты; они командовали армией, имея каждый свою феодальную дружину; они создавали свои панские дворы, соперничавшие с королевским двором и зачастую превосходившие его по великолепию и численности придворных. Король был один и поэтому боялся своих магнатов; их же было много, и они никого не боялись.
Ласскому удалось выгнать Лэпушняну и посадить на престол Молдавии Деспота; Фирлей же оказался менее предприимчивым: упустив удобный случай, он не смог сделать то же для своего друга Иона. Ограничимся пока описанием их взаимоотношений: польский магнат был лютеранином, ярым поборником реформации, главою протестантов в Польше. Чтобы добиться его расположения, Ион должен был объявить себя последователем учения Лютера.
Это было первое отступничество нашего героя. Впоследствии он неоднократно переходил от одной веры к другой, меняя их как перчатки.
Нерешительность Фирлея заставила Иона покинуть Польшу и отправиться в Крым ко двору хана, где он вскоре завоевал симпатию наследника трона Махмеда-Калги, названного в татарской хронике доблестным витязем.
Люди большой души всегда находят общий язык: валашский авантюрист понравился татарскому князю.
В то время крымский хан воевал против Московского государства. Махмед-Калга командовал татарским войском; можно полагать, что Ион, сопровождая своего друга в военных походах, тогда еще отличился удивительным хладнокровием и необычайной физической силой, что позднее сделало его грозой на поле битвы. Во всяком случае, Махмед-Калга и Ион стали настолько близкими друзьями, что при отъезде последнего из Крыма в 1563 году Махмед-Калга вручил ему послание к польскому кооолю Сигизмунду-Августу, в котором писал: «Очень прошу тебя оказать милость и позаботиться об этом сыне молдавского господаря».
Польша тогда находилась в некоторой зависимости от татар.
Ежегодно в виде подношения польский король слал хану деньги, ***на, шелка, различные мануфактурные изделия.
Страх поляков перед татарами вполне понятен: ведь хан Девлет-Гирей своими ратными подвигами успел удивить весь мир; подданные называли его громким именем «покоритель народов».
Поэтому Ион имел основание думать, что рекомендация от сына татарского хана сделает свое дело.
Но — увы! Надежды оказались тщетными.
Получив послание из рук Иона, король наградил его милой улыбкой, и вместо того чтобы предоставить в его распоряжение войско, с помощью которого он бы смог завоевать трон своих дедов, Сигизмунд, очевидно, дал ему обычный в таких случаях совет: «Поищи себе магната, который помог бы тебе проникнуть в Молдавию, подобно тому как это сделал Ласский для Деспота; этот магнат сумеет дать объяснение своим собратьям по сейму; в случае, если нам начнут угрожать турки, мы им скажем, что во всем этом виновата не Польша, не польский король, не сейм, а только один магнат, осмелившийся нарушить общественный порядок».
И все же Ион решил не об/ращаться к польским магнатам; среди них был только один Ласский, все остальные не отличались от Фирлея; он не пожелал унизиться и перед королем Сигизмундом-Августом, любителем громких фраз, но неспособным что-либо сделать. Ион исчезает с нашего поля зрения. В это время в Молдавии разыгрывается ужасная трагедия: Деспота свергает с престола и убивает Стефан Томша; Стефана Томшу свергает и изгоняет из страны Александру Лэпушняну, которому султан соблаговолил вернуть троп Молдавии,— все это происходит в течение нескольких месяцев.
Как только кровавый Лэпушняну вновь становится господарем Молдавии, на горизонте снова появляется Ион, но на этот раз уже в Вене.
Немцы вели в это время кровопролитную войну с турками, и император Максимилиан II был рад случаю иметь при своем дворе валашского князька, которого можно было бы использовать для переворота в Дунайских княжествах.
Он принял Иона на службу в австрийскую армию и громогласно пообещал дать ему 7 или 8 тысяч войска, чтобы из-' гнать Лэпушняну из Молдавии.
Но это были только обещания в чисто немецком духе.
И все же Турецкая Порта была обеспокоена.
Под предлогом переговоров с Максимилианом султан направил в Вену посла, для того чтобы заманить в Константинополь опасного Иона.
Посол рассказал Иону о коварстве и беспомощности нем< цев, способных только на обещания; он описал ему благородство и могущество султ&на; по словам посла, султану ничего не стоило подарить любому из своих подданных не только Молдавию, но и десяток таких княжеств, как Молдавия; наконец, он обещал Иону от имени султана золотые горы.
Ион уже успел разочароваться в христианах из Польши и уже имел дело с крымскими магометанами.
Он поверил словам посла, тайно покинул австрийскую армию, пересек Дунай и прибыл в Константинополь.
Восточные народы питают слабость к физически сильным людям, которыми Магомет населяет рай.
Ион был гигантского роста, крепкого сложения, сильный и мужественный.
Одним словом, внешность нашего героя произвела на турок то же впечатление, что и на крымских татар.
«Визирь Мехмед-Соколи, — писал французский агент в своем отчете персидскому двору, — познакомившись с Ионом, принял его очень хорошо и стал ожидать удобного случая, дабы представить его султану».
Прошел месяц. Несмотря на расположение визиря к Иону, политические интересы Турции потребовали, чтобы он был отстранен от двора: во-первых, султан собирал войско, чтобы выступить против Максимилиана, и ему необходимо было сохранить спокойствие в турецких провинциях; во-вторых, Лэпушняну, при поддержке турецких войск вновь занявший трон Молдавии, проявил себя во время своего второго правления большим турком, нежели сами турки, и потому он имел полное право требовать от султана, чтобы тот не покровительствовал его сопернику.
Ион был выслан на остров Родос.
В этой стране ядовитых змей и благоухающих роз, известной у греков под именем Макара, то есть страна счастья, в этой стране, где каждый камешек, каждая пещера, каждый холм хранят еще свежие следы героизма иерусалимских крестоносцев, Ион пробыл больше года.
180
Султан Сулейман Великолепный умер в 1566 году, и ему наследовал его сын Селим II.
В это время начали распространяться слухи, что Лэпушняну наказан якобы за свои преступные деяния: стал немощен, потерял зрение, периодически впадает в детство, более печальное, чем сама смерть.
Воспользовавшись этим, визирь Мехмед-Соколи, все еще находившийся у власти, призывает из заточения своего друга Иона.
О пребывании Иона в Константинополе в течение трех-че-тырех лет имеются точные сведения, которые все же трудно объяснить.
Авантюрист становится миллионером, самым крупным торговцем драгоценными камнями в столице Оттоманской империи; своим богатством и роскошью он затмевает всех турецких сановников.
Торговля чревата неожиданностями и даже чудесами, в которые трудно поверить и которые все же случаются в действительности; законы кредита, денежного обращения, конкуренции и многие другие весьма гибкие и всеобъемлющие законы политической экономии не в состоянии все же объяснить нам некоторые тайны; коммерсант, как и священник, требует, чтобы ему верили на слово.
Немецкий историк Шурцфлайш, живший столетием позже Иона, сделал первую попытку описать жизнь нашего героя. Приведем краткую выдержку из его книги: «Ион стал господарем, поднявшись из самых низов, подобно тому, как у древних римлян и сарматов простые крестьяне становились у кормила государства, и подобно тому, как в настоящее время в Бельгии коммерсанты становятся во главе флота».
Подобное утверждение, несомненно, представляет интерес, но сам Ион и не думал, конечно, подражать римлянам, сарматам или бельгийцам. - .
Его намерения были более прозаичны.
Он прекрасно знал, какое магическое действие оказывают на Турецкую Порту богатые подарки и, в особенности, драгоценные камни.
Лет за 30 до этого Петр Рареш, подарив дочери султана Сулеймана красивую безделушку, получил трон Молдавии.
Сам Ион имел случай воочию убедиться, как португальский еврей, завоевав расположение султана Селима своими товарами, стал герцогом Наксоским.
Обладатели драгоценностей меняли рубины на княжеские короны; поэтому искусство торговли привлекало внимание Иона. Чтобы лучше преуспеть в этом деле, он вторично меняет религию.
Воспитанный в духе армянской церкви и принявший затем, благодаря Фирлею, лютеранство, Ион переходит теперь в магометанскую веру.
Став другом визиря и приятелем высших турецких сановников, сблизившись с самим султаном Селимом, Ион с нетерпением ждал подходящего случая, чтобы захватить вожделенный трон Молдавии, на котором после смерти Лэпушняну восседал его сын Богдан; по свидетельству летописцев, у этого пятнадцатилетнего юноши были две роковые слабости: ему нравились шутовские забавы и поляки.
Под видом коммерсанта Ион исколесил границы Молдавии, появляясь то в Галиции, то в Подолии, то на Пруте, то на Днестре.
Неразлучный и преданный друг Иона, молдавский боярин Иеремия Голия, бежавший от Лэпушняну, всюду сопровождал нашего героя, помогая ему связываться с боярами, недовольными Богданом.
Итак, в Молдавии образовалась сильная оппозиционная группа из крупных бояр, которые обратились с жалобой к Турецкой Порте.
Султан только и ждал такого выступления со стороны молдаван.
Богдана официально считали предателем интересов Турции.
Сразу же после смерти своего отца Богдан заключил союз с Польшей, объявил себя вассалом короля Сигизмунда-Ав-густа и ожидал лишь подходящего момента, чтобы отказаться от уплаты дани Турции.
Занятый войной с Венецией, султан делал вид, что ничего не знает об этом: ему не хотелось быть втянутым в новую войну на Дунае в случае, если молдаване стали бы на сторону своего господаря.
Как только в Константинополь было доставлено письмо, в котором бояре жаловались на Богдана и просили Иона, султан поспешил послать его в Молдавию.
Турция все же опасалась вызвать этим войну с Польшей, поэтому назначение Иона господарем Молдавии держалось в секрете и объявлено было, что он отправился на Дунай по своим торговым делам.
Иона сопровождал небольшой отряд турецких солдат под видом стражи, охранявший обычно караваны, следовавшие на далекие расстояния.
Проезжая через Фессалию и Болгарию, Ион привлек к себе на службу сербских, греческих и болгарских добровольцев.
В общем он располагал армией численностью не более 4—5 тысяч человек.
Но ему не требовалось и этого, так как его призвал сам народ.
Как только Ион перешел Дунай, Богдан со своими приверженцами поспешил удрать, чтобы спастись от бояр, решивших выдать его туркам.
На своем пути от Галаца до самой Сучавы Ион не наткнулся ни на какое сопротивление.
При въезде в столицу Молдавии бояре и народ встретили его традиционными приветственными возгласами «Отец Молдавии», подобно тому как римских императоров встречали словами «раДез ра(пае».
Этот почетный титул молдаване давали лишь тем господарям, которые избавляли их от ига тиранов. Деспот получил его за изгнание жестокого Лэпушняну, Ион — за ниспровержение непопулярного Богдана, которого народ невзлюбил за его пристрастие к шутовским развлечениям и полякам.
В то время как Иона с большими почестями принимали в столице Молдавии, Богдан, запершись в Хотинской крепости, молил о помощи короля Снгизмунда-Августа и своих друзей среди польских магнатов.
Польский король сделал все, что было в его силах: он направил посла в Оттоманскую Порту; но посол вскоре вернулся ни с чем, если не считать его аудиенции у Иона-Воево-ды, который благосклонно разрешил ему проехать через Молдавию, но при^ встрече наградил его таким уничтожающим взглядом, что несчастного дипломата бросило в дрожь: ему. еще не приходилось видеть взгляда, более ужасающего.
И действительно, маленькие черные глаза нашего героя с необычайной силой отражали его душевное состояние: в минуты внутреннего удовлетворения они светились радостью и теплотой, в минуты гнева они наливались кровью и грозно г сверкали из-под густых сросшихся бровей, которые вздрагивали от нервного напряжения.
Польским магнатам, связанным с Богданом родственными-узами, все же кое-что удалось для него сделать. Они собра-, ли, правда, с большим трудом, небольшое войско в 3000 человек, составленное исключительно из отпрысков наиболее знатных польских семейств.
Кроме самой неприступной в Молдавии Хотинской крепости и кроме помощи со стороны поляков, Богдан, как и все свергнутые с престола господари, имел приверженцев и среди молдавских бояр.
Чтобы избавиться от своих врагов внутри страны, Ион-Воевода приказал всем им отрубить головы.
Молдавская знать пришла в ужас при виде того, как в руки цыган, исполнявших в дунайских княжествах роль палачей, попали наиболее знатные бояре, среди которых был и достопочтенный боярин Ионашку Збиеря, великий ворник Нижней Молдавии, выходец из древнейшей боярской семьи.
Его голова скатилась к ногам палача-цыгана в первый день пасхи.
Тем самым Ион-Воевода хотел показать, что никакой праздник не сможет спасти от возмездия тех, кто покушается на безопасность страны.
Национальные интересы прежде всего: о пасхе можно подумать и позже.
Новый ворник Нижней Молдавии Думбрава не происходил из знатного рода, но он был человеком большой души.
Ион-Воевода поручил ему отразить нападение поляков.
Напутствие, полученное им по этому случаю от господаря, напоминало принцип, которым руководствовался Сципион-Старший: «Дай врагу не только возможность сбежать с поля битвы, но и помоги ему в этом».
Думбрава в своем распоряжении имел 6000 воинов из районов Нижней Молдавии: Сорок, Оргеева и Фэлчиу, издавна отличавшихся своей воинственностью; с ними был и отряд бессарабских турок под командованием Аккерманского санджака, прибывший по просьбе Иона-Воеводы.
С таким войском легко было разгромить 3000 поляков, вторгшихся во вражд****ю им страну, но молдавский господарь не счел нужным ссориться со своим могущественным соседом, рассчитывая, напротив, что в будущем дружественные отношения с ним могут ему очень пригодиться.
Думбраве велено было щадить врагов.
Поляки перешли Днестр выше Хотина* прошли знаменитые Козминские леса и направились к Пруту.
Козминские леса! Одно упоминание о них наводило ужас!
За восемьдесят лет до этого прадед Иона-Воеводы, Стефан Великий, уничтожил в этих местах весь цвет польской армии. Многочисленные холмики белых скелетов погибших тогда поляков, ярко выделяющиеся на фоне зеленой листвы, остались самым красноречивым свидетельством кровавого побоища.
По этому же пути в Молдавию проник польский магнат Ласский, чтобы посадить на престол Деспота вместо Лэпуш-пяну.
Поляки каждый раз неизменно избирали этот трагический путь для нашествия на Молдавию, считая, что чувство мести должно будет разжечь ожесточение польских воинов, так как в Польше не было ни одной семьи, которая не оплакивала бы своего отца или деда, погибшего от руки Стефана Великого!
Польское войско возглавлял Мелецкий, самый выдающийся из польских военачальников того времени. За несколько месяцев до происходящих событий, учитывая исключительные заслуги перед родиной, его чуть было не избрали королем Польши.
Не имея в своем распоряжении артиллерии, он затребовал все пушки, которыми была оснащена Хотинская крепость, и, получив их, двинулся на юг вдоль Прута до Ште-фанешт, находящихся на одной широте с Сучавой.
Здесь он рассчитывал встретиться с молдавским войском под командованием ворника Нижней Молдавии Ионашку Збиеря и совместно с ним пойти против Иона-Воеводы.
Смерть предателя, о которой Мелецкий узнал слишком поздно, разрушила планы врагов господаря: вместо Збиеря Мелецкий встретил Думбраву.
Молдавские авангардные части, разбросанные по обоим берегам Прута, все время отступали перед поляками и перепали затем на правый берег реки, стараясь заманить поляков в дремучие .леса, расположенные севернее Хырлэу, где были сосредоточены основные силы молдавского войска и гйе Полякам волей-неволей пришлось бы сложить оружие без всякого кровопролития.
Поляки поняли свою ошибку и, вспоминая о поражении в Козминских лесах, начали отходить по более краткому пути прямо к Хотину.
Думбрава не заставил себя ждать и следовал за поляками по пятам, изредка атакуя их небольшими отрядами турок, тем самым давая понять, что молдава,не были бы рады вообще не враждовать с польским королевством.
ойдя до Днестра, Мелецкий обосновался в Хотинской крепости.
Думбрава расположился вблизи ее.
С каждым днем положение поляков становилось все более критическим. Они не могли долго оставаться в крепости: их лошади погибали с голода, а достать корм на стороне они не могли, так как передовые отряды Думбравы охраняли все гыходы; они не могли вернуться в Польшу и через Днестр, так как начался разлив.
Очутившись в безвыходном положении, несчастные беглецы обратились к начальнику передового турецкого отряда с просьбой разрешить им удалиться в Польшу и клятвенно пообещали не вмешиваться больше в дела Молдавии.
Возможно, что они прибегли и к подкупу: восточные люди, начиная с султана и кончая последним дервишем, очень падки на подарки.
Как бы то ни было, Аккерманский санджак со своими войсками отошел в сторону.
Думбрава, выполняя указания Иона-Воеводы, только для виду открыл огонь по врагам, в действительности же пули летели над их головами.
В течение пяти дней длилась переправа поляков через разбушевавшуюся реку; когда поляки наконец увидели себя на противоположном берегу, они все как один опустились на колени и вознесли хвалу господу богу...
ДХотин все еще оставался в руках поляков.
«С запада его охраняли высокие стены и глубокие рвы; с востока — днестровские кручи».
Стырковский, посетивший Хотин в годы правления Иона-Воеводы, сравнил его с лифляндским Кокенгаузеном; Вельт-ман — с английским Конвейем; Ресми-Ахмед-Еффенди — с Румилитиссаром вблизи Константинополя.
Наивная народная легенда говорит, что Хотинская крепость впервые была возведена еще при жизни Иисуса Христа.
Опасаясь, что поляки, сохранив этот плацдарм для будущих операций, смогут снова прийти на помощь Богдану после того, как он соберет более сильное войско, Ион-Воевода послал в Польшу епископа Исая Радауцанского с несколькими видными депутатами, чтобы начать переговоры о мире.
Поляки уже почувствовали, в чьи руки, попал трон Молдавии.
С необычайной для них вежливостью они поспешили принять все условия Иона-Воеводы.
Они согласились выдать беглеца Богдана, но тот успел удрать из Польши; вместо него молдавским посланцам был передан брат Богдана, который погиб потом в турецкой неволе.
Хотинская крепость была возвращена Молдавии.
Чтобы показать чрезвычайное значение этого приобретения, доставшегося ему вопреки ожиданиям с такой легкостью, Ион-Воевода назначил пыркэлабами Хотина двух своих самых надежных приближенных: своего тестя, боярина Лупя Хуру, и ближайшего своего друга Иеремию Голию, с которым он провел на чужбине столько горьких дней.
II. Господарь
Наконец наш герой стал спокойно править страной.
Хотинская крепость снова перешла к молдаванам.
Турки покровительствовали Иону-Воеводе, поляки были его друзьями.
Соперник Иона — Богдан — странствовал по свету: из Польши он переехал в Вену, из Вены в Дрезден, из Дрездена в Париж, из Парижа в Копенгаген и, наконец, в Москву, где, как говорят, по приказу царя был зашит в мешок и брошен в реку: наказание... вполне заслуженное тем, кто продался чужеземцам!
Две тысячи лет назад древний философ Конфуций сказал: «Когда небо желает доверить своему избраннику великую миссию, оно начинает с того, что подвергает его душу и ум в течение многих дней тяжелым испытаниям; непосильным трудом доводит до изнеможения его тело; посылает ему горе и нужду и делает так, что все его поступки оборачиваются против него же, но в конце концов оно зажигает его сердце, укрепляет его тело, вдыхает в него силу и энергию, без которых он не был бы в состоянии выполнить свое великое назначение».
Таким было прошлое Иона-Воеводы до того, как он взошел на престол Молдавии; в течение полувека он кочевал из одной страны в другую; на каждом шагу разбитые иллюзии, нравственные страдания и физический труд.
Посмотрим, какова же была миссия, доверенная ему провидением.
Армянин по происхождению, лютеранин в Польше, турок в Константинополе, Ион-Воевода становится в Молдавии православным христианином; если бы он царствовал в Испании, то, по всей вероятности, стал бы католиком.
Цезарь, вступив в Галлию, поклонился богам друидов.
Наполеон, будучи в Египте, молился в мечети мамелюков.
Такие великие люди, как Цезарь и Наполеон, исповедуют одну единственную религию — религию славы, незыблемую в их душе, подобно дну морскому; внешние же проявления культа не трогают их, подобно волнам, скользящим по поверхности моря.
В течение неполных двух лет своего мирного правления Ион-Воевода провел пять известных нам реформ: ввел личный контроль господаря за документами, исходящими из его канцелярии; перенес столицу в Яссы; освободил простой народ из-под гнета духовной и светской знати; выпустил государственные медные монеты; навел порядок в отношении податей...
До 1572 года мы не встречаем ни одного документа по управлению страной, подписанного рукой господаря.
Мы просмотрели не менее 10 тысяч документов в оригинале для того, чтобы убедиться в этом.
До этого великий логофет как первый государственный канцлер прикладывал княжескую печать к грамотам или подвешивал ее на шелковом шнуре к пергаменту, затем урикар, то есть писарь, ставил свою подпись где-нибудь в конце; и после этого, без какой-либо другой формальности, документ получал силу^закона, даже если и давал право на владение сотней имений, и вручался тому, кому был предназначен.
Случалось, конечно, что великий логофет злоупотр***ял своим правом. Господарь обычно ничего об этом не знал.
Ион-Воевода заметил первым, что без его ведома может быть сделано много несправедливостей, и начал сам, собственной рукой, подписывать документы, даже датируя их.
В первый же год своего правления он сменил двух великих логофетов; третий не осмелился злоупотр***ять доверием Воеводы.
До 1572 года столицей Молдавии был город Сучава.
Это почетное право он сохранял в течение трехсот лет. В столице имелось 16 тысяч домов, 40 церквей, множество дворцов; поблизости протекала река, необычайно живописная, а Сучавская крепость славилась тем, что за столетие до этого она отразила бешеный натиск сильной польской армии.
Все это и давало Сучаве ее традиционное поаво и впредь оставаться столицей Молдавии.
Но неожиданно, всего лишь после нескольких месяцев правления, Ион-Воевода перенес столицу в Яссы.
Это был маленький городок, расположенный к тому >ко вдали от реки.
Прежние господари, которым нравилось строить дворцы всюду, где они только останавливались на два-три дня в году для охоты в соседних лесах, построили и в южной части Ясс, на краю глубокого рва, красивый каменный замок. Это давало возможность использовать его для обороны в случае войны.
В Яссах имелись также армянский храм, католический костел и три православные церкви.
И, наконец, украшением города была каменная баня в восточном стиле.
Казалось, что из всех городов Молдавии именно этому городу ничто не могло предвещать блестящего будущего.
Что же все-таки побудило Иона-Воеводу покинуть Суча-ву и выбрать Яссы?
Сучава находилась очень близко от польско-венгерской границы и очень далеко от турок и татар; в случае войны она неожиданно могла подвергнуться нападению со стороны Галиции или Трансильвании; в то же самое время трудно было бы вовремя подоспеть, чтобы помешать вражескому нашествию со стороны Днестра или Дуная.
Яссы же находились в самом сердне Молдавии.
Это огромное стратегическое преимущество было достаточно убе'дительным, чтобы предопределить решение Иона-Воеводы.
Желая добиться уважения своих соседей, он перенес свое княжеское гнездо в центр страны, чтобы обозревать ее во всех направлениях, подобно орлу, следящему с вершины скалы и за охотником, которого он должен остерегаться, и за стадом, в котором он избрал себе жертву.
Известно, что с перемещением столицы Сучава, не имеющая теперь и тысячи домов, утратила свое былое величие...
Несмотря на все это в истории нет сведений, о том, чтобы жители Сучавы жаловались или протестовали.
Все, что осталось бывшей столице от ее прежнего великолепия,— это склеп с мощами святого Иона по прозвищу Ио-зый.
Он был родом из Трапезунда; из всех христианских народов только валахи не дали ни одного календарного святого, предоставив эту официальную миссию русским и грекам, среди которых люди, достойные царства небесного, насчитывались миллионами.
Лет за двести до Иона-Воеводы восседавший на троне Молдавии очень религиозный господарь купил за границей и привез в Сучаву мощи этого святого, который и был объявлен покровителем всей страны. Мощи были установлены в Су-чавском кафедральном соборе.
С тех пор, больше из патриотизма, чем из религиозных побуждений, этот святой, ставший национальным, пользовался у молдаван самым трогательным почитанием: в день святого Иона Сучава всегда была полна мужчин, женщин и детей, прибывших сюда из всех уголков страны.
Иностранцы утверждали, что религия молдаван ограничивалась обожанием Иона Нового; и действительно, мы поклонялись тому, кого считали защитником родины.
Мощи святого были для жителей Сучавы главным источником дохода. Ион-Воевода удовлетворил их алчность и не лишил Сучаву этой привилегии. И все остались довольны.
Изучив положение в стране, господарь увидел, что народ, подобно могучему богатырю, отравленному укусом змеи, страдает под гнетом небольшой кучки угнетателей. Это напоминало статую Лаокоона, но статую живую и притом колоссальных размеров.
С одной стороны, народ, с другой — бояре и духовенство.
Народ составлял подавляющее большинство, но его достоянием были одни «души».
Бояре и монахи были в меньшинстве, но им принадлежала «материя»: все земли, все доходы, все привилегии. Тот, кто не входил в их касту, был лишен даже клочка земли, необходимого для могилы.
О таком положении вещей говорится в летописи: «В Молдавии уж так повелось, что простые невинные люди массами без суда гибнут от руки богатых».
И кажется, что из феодальной тьмы средневековья доносятся стоны крестьянской песни: «Хозяева причиняют нам только зло: лишают нас прав и голоса; они все забирают, все пожирают, заставляют нас жить в бедности и страдании...»
От летописи Уреке до песен Роберта Уейса прошло целых три столетия, но наши барщинные крестьяне по-прежнему остались на положении феодальных рабов.
При таких обстоятельствах господарь мог избрать один из трех путей: пойти вместе с духовенством и боярами против народа, или вместе с народом против бояр и духовенства, или, наконец, примирить одних с другими.
В Молдавии были испробованы все три пути.
С народом против бояр и духовенства был Петр Рареш; он умер на троне после славного двадцатилетнего правления.
С боярами и духовенством против народа был Александру Лэпушняну в свое первое правление: его предали, свергли с престола и изгнали из страны.
Помирить народ с боярами и духовенством пытался Якоб Деспот, этим он вызвал недоверие обеих сторон и погиб под ударами объединенной коалиции.
Эти три случая были свежи в памяти Иона-Воеводы, и он понял, что должен пойти по тому пути, при котором возможно будет вырвать народ из когтей аристократии, большинство — из рук меньшинства, стадо — из волчьей пасти.
Упоминалось уже, что великий ворник погиб под секирой палача как раз в первый день пасхи.
И другие бояре последовали за ним, хотя не все из них имели удовольствие умереть, отведав перед этим красное яичко.
«Ни великих бояр, ни мелких не щадила са*** Иона-Воеводы, и убивал он их самыми разными способами», говорится в молдавской хронике.
Монастыри высасывали из Молдавии кровь, священнослужители погрязли в разврате.
Ион-Воевода дал им урок, небывалый еще в истории его народа.
Один из епископов был уличен в преступной безнравственности; княжеский совет решил последовать Кодексу Феодосия: «Да погибнет содомит в огне перед лицом народа»; презренный епископ был заживо сожжен; Иону-Воеводе, по-видимому, пришлись по душе предписания римского права.
Митрополит Молдавии, наживший несметные богатства на торговле божьим словом, спасся от казни, бежав в горы.
Боярин, предавший одного за другим трех молдавских господарей и ставший затем капитаном гайдуков, решил замести следы и скрыть свое прошлое, переодевшись в монаха; он был схвачен и заживо закопай в землю.
«Тюрьмы были переполнены монахами», говорится в молдавской летописи.
Церковники по-своему мстили за это господарю: ни в одном из монастырей Молдавии не хранился портрет Иона-Воеводы и ни в одном из поминальников нет его имени. Сто лет спустя после смерти Иона он был окончательно вычеркнут митрополитом из списка господарей Молдавии. Но этот же церковник воспел в стихах добродетели Лэпушняну:
«Он правил честно, в Слатине построил Красивый монастырь, пожалуй, лучше всех!»
Вот это да!
Свою ненависть к боярам и духовенству, свое презрение ко всему аристократическому Ион-Воевода иногда выражал и не прибегая к помощи палачей.
В Молдавии власть имущие прикрывали свои далеко не евангельские поступки самым усердным соблюдением церковных постов; крестьяне же, наоборот, измученные гнетом бояр, боялись погибнуть, если стали бы отказываться во время поста от изредка перепадавших им мяса и брынзьг
«В Мунтении бояре и народ одинаково религиозны,— замечает путешествовавший в те годы по стране монах с Востока Поль из Аллепо,— в Молдавии же даже великий пост соблюдают только высшие классы; что касается низших, то они не принимают его во внимание; они менее религиозны, чем татары, и отсутствие у них религиозных чувств приводило даже к тому, что при посещении их домов патриархом Антиохом никто не выходил ему навстречу хотя бы с ломтем хлеба...»
Итак, Ион-Воевода был таким же безбожником, как и его крестьяне.
Летописец Мирон Костин, бывший великим логофетом, восклицает с ханжеским испугом: «Не думаю, чтобы он был православным христианином; если бы он действительно был христианином, то не женился бы в великий пост!»
Другой летописец, митрополит, называет его Ионом Злым.
Каждый из них: и великий логофет, и митрополит — был по-своему прав,
Уничтожая и бояр и монахов, имевших в то время большую силу, Ион-Воевода постарался обезвредить их: он помешал им объединиться против господаря; правда, любая коалиция слаба, если ее не поддерживает народ.
Как уже говорилось, все аристократы, как духовные, так п светские, молились одному богу: эгоизму, личным интересам, деньгам.
Натравливая одних на других и в то же время уничтожая и тех и других, Ион-Воевода устраивал забавные зрелища.
Отобрав, например, монастырскую землю, он дарил ее боярину; духовенство обрушивалось на бояр.
Или, отобрав имущество у одного монастыря, он передавал его другому монастырю: и монастыри начинали враждовать между собой.
Или, наконец, отобрав землю у одного боярина, он давал ее другому боярину; и бояре хватали друг друга за глотку.
Народ радовался, видя, как его бывшие угнетатели истр***яют друг друга.
Господарь смеялся, видя, до чего глупы люди.
Ион-Воевода не наделил крестьян землей, но не потому, что опасался кризиса, перспективы которого не были достаточно ясны, а потому, что такая реформа могла дать хорошие результаты только по истечении долгих лет.
Наделение крестьян землей за счет собственности духовенства и боярства привело бы к дроблению хозяйств, в результате чего богатые стали бы очень бедными, а огромное большинство бедных все равно не обогатилось бы, потребовались бы десятки лет, чтобы новое положение вещей вошло в норму и стало бы лучшим, чем прежнее... Ну, а до тех пор? До тех пор была бы одинаковая бедность для всех и во всем!
Иногда Ион-Воевода наделял землей не только крестьян, но даже цыган, правда, он это делал лишь в тех случаях, когда они имели возможность заплатить за нее наличными; если же они не в состоянии были это сделать, он прибегал'к другим, постепенно облегчавшим их положение мерам, не приводившим к кризису, но даже способствовавшим процветанию государственной казны.
Секрет нашего героя был необычайно прост: он не давал боярам и духовенству злоупотр***ять трудом крестьянина.
Ион-Воевода видел, что бояре и духовенство, присваивая себе весь заработок крестьянина, нарушали интересы государственной казны, в которую они ничего не вносили, а народ не имел возможности ее пополнять.
Долой злоупотр***ения! — только и всего.
Интересно по этому случаю познакомиться с тем, как складывалась в стране земельная собственность согласно древним неписаным законам, которые были рациональны именно тем, что не являлись плодом воображения какого-нибудь министра, а отражали кровные интересы самого народа.
Бояре и монастыри не были земельными собственниками, а только оставались владельцами переходивших по наследству участков, которые когда-то князья предоставляли как пустующие, не имеющие никакой ценности земли, но которые можно было заселить людьми и извлечь таким образом из них пользу.
Единственным собственником всех земель в стране был и оставался сам господарь; поэтому бояре и монастыри могли продавать, менять, закладывать или дарить свои имения, только получив специальное разрешение господаря, связанное^ всегда с уплатой налогов деньгами или натурой; при каждой из таких сделок господарь подтверждал право на земельный участок нового владельца следующими знаменательными словами: «дарится ему это село» и т. д.
При таком статуте земельной собственности крестьяне имели двойное обязательства: одни — по отношению к государственной казне, другие — по отношению к получившим землю по наследству владельцам.
Вот основные обязательства крестьян по отношению к государственной казне: налоги и судебные штрафы, как, например, плата за развод, за бракосочетание, штрафы за воровство, душегубины и т. д., небольшая ежегодная денежная сумма и налог натурой: овцами, свиньями, барашками.
Из всех этих доходов государственной казны владелец имения имел право удерживать третью часть как вознаграждение за сбор доходов.
Главными обязательствами крестьян по отношению к владельцам земли были три дня отработок: один—на пахоте, другой — на косовице, третий — на молотьбе; два раза в год — на рождество и на пасху — подарки или так называемые «подношения» в виде яиц, кур, брынзы.
При правлении аристократически настроенных господарей бояре и духовенство присваивали себе на основании официальных решений или при молчаливом попустительстве все доходы, которые полагались казне и из которых они имели право только на одну треть; с другой стороны, они не хотели считаться с регламентацией крестьянских обязательств, заставляя их работать на себя и приносить подношения чуть ли не каждый день.
Государственная казна пополнялась за счет конфискации и таможенных налогов, которые не попадали В частные ру* м1, а также от податей на мед и воск. Налоги на землю, составляющие главный доход любого организованного государства, сводились к нулю.
Полностью ограничив противозаконные права помещиков ни крестьянские доходы, Ион-Воевода тем самым обогатил крестьян, то есть подавляющее большинство населения стри пы, а собирая с крестьян только одну пятую или даже одну десятую того, что отбирал у них помещик, он как никогда пополнил государственную казну.
Он стал идолом тех, кто поистине представлял собой народ.
И все же он не наделил крестьян землей!
Об административном гении Иона-Воеводы говорит и другой факт.
При крупных торговых операциях, проводившихся прежде всего представителями высшего класса, Молдавия пользовалась иностранными золотыми и серебряными монетами, которые поступали в страну в большом количестве вэямон вывоза скота.
Медных же монет было мало, и крестьяне в своих незначительных торговых операциях были вынуждены расплачиваться больше натурой, хотя такого рода оплата являлась самой ненадежной и неточной.
Предшествующие господари — Деспот и Лэпушняну — чеканили государственные деньги из серебра. Они совершенно не думали о нуждах крестьян.
Ион-Воевода сразу понял все преимущества медной монеты, производство которой стоило бы дешево государству и в то же самое время, обогащая крестьян, а следовательно, и государственную казну, принесло бы огромную пользу.
Государственная разменная монета начала наконец обращаться 'по всей Молдавии.
Кроме того, на монетах народ видел изображение господаря, который величался на них патриотическим титулом Отец Молдавии...
Высокое покровительство, оказываемое народу в противовес высшим классам, имело, главным образом, как мы уже могли убедиться, финансовую цель.
Освободив крестьян из-под ига помещиков-феодалов, Ион-Воевода сделал именно то, что западноевропейские короли сделали ранее в отношении городов. Огромные суммы, собираемые прежде от случая к случаю, превратились теперь в регулярный доход казны, который ложился меньшим бременем на отдельных граждан, но в общем был колоссальным: течение реки было изменено и направлено в пользу трона, таким образом, многочисленные разбухшие ручьи, разбросанные по всей территории страны, слились теперь в одну огромную, бурную реку золота.
Улучшив положение крестьян, Ион-Воевода имел право требовать с их стороны не только моральной признательности, но и материальной Поддержки в смысле своевременной и полной уплаты налогов, намного меньших, чем те, которые обычно взимали с них бояре и духовенство.
Финансовое состояние любого государства в большинстве случаев не зависит от бедности или богатства народа, но целиком и полностью — от способа взимания налогов. Так что и бедный народ может иметь богатую казну, если сбор налогов будет проводиться энергично и организованно. И наоборот, у зажиточного народа казна может оказаться истощенной, если взимание податей проходит вяло и неорганизованно.
Иону-Воеводе удалось сделать так, что деньги сами по себе потекли в государственную казну без помощи огромного числа оплачиваемых агентов, без статистических управлений, без французской бухгалтерии, без финансовых инспекторов; он ограничился тем, что с чрезвычайной строгостью применял против неплательщиков налогов уголовный закон.
Лучше поменьше законов, но хорошо выполняемых!
Вот что пишет Ласицкий, современник Иона-Воеводы: «Если кто-нибудь продавал без ведома господаря виноград из своего виноградника или что-нибудь другое, подлежащее обложению, ему продевали через ноздри цепь, связывали руки за спину и отдавали палачам для избиения в публичных местах; труп провинившегося оставляли без погребения, на съедение собакам!..»
Историки ставят в вину нашему герою его жестокость.
Они неправы.
Вот что сказал спустя два с половиной века Великий Наполеон, когда историки обвиняли его в жестокости:
«Я всегда был на стороне большинства, зачем же мне было прибегать к преступлениям?»
Какая великолепная логика!
Ион-Воевода также всегда был на стороне народа.
Народ его любил, как никого из тех, кто был до него и после него на троне Молдавии.
И даже сами историки, его противники, все в один голос признают необычайную популярность Иона-Воеводы.
В чем же тогда состоят его преступления?
Нельзя назвать жестоким того государя, который ценою жизни нескольких аристократов и суровым соблюдением закона завоевывает обожание и любовь всего народа.
Блестящие результаты правления Иона-Воеводы можно выразить несколькими словами.
В 1572 году, когда он только пришел к власти, каких только бедствий не пережила Молдавия.
Ужасная чума свирепствовала в селах и городах.
Комета пугала воображение людей.
Яростное наводнение затопило плодородные земли.
Государственная казна была опустошена прихотями и пустыми увеселениями Богдана-Воеводы, который разъезжал в каретах, украшенных золотом и серебром.
Турки и татары, с помощью которых Ион-Воевода взошел на престол Молдавии, не могли воздержаться от убийств, грабежей, насилий.
Одним словом, на Молдавию обрушился целый поток горя.
В течение двух лет Ион-Воевода осуществил то, о чем мечтали все великие господари: государственные финансы процветали, а налогоплательщики были довольны.
Летописец Уреке в молодости был писарем при дворе Иона-Воеводы, но он принадлежал к одному из самых аристократических семейств Молдавии, состоял в родстве с остальными боярами, был предан духовенству и, следовательно, до глубины души ненавидел своего господина.
И все же, несмотря на ненависть, которой дышат строки его повествования, несмотря на то, что он не побоялся надругаться над самой смертью нашего витязя, несмотря на все это, летописец Уреке вынужден был охарактеризовать Иона-Воеводу следующим образом: «Умом был остер, речист, и мог бы управлять не только нашей страной, но и другими, более крупными».
Подобные слова из уст врага!
Не менее искусной была и внешняя политика Иона-Воеводы. К сожалению, нам известен только один маневр господаря маленького княжества, который чуть было не запутал в сложнейшем лабиринте своей коварной дипломатии три самых крупных государства Европы: Турцию, Францию и Польшу
Вскоре после вступления Иона-Воеводы в Молдавию умер польский король Сигизмунд-Август.
Он был последним отпрыском династии Ягеллонов, поэтому появилось много претендентов на вакантный трон; среди них был и Генрих де Валуа, брат французского короля Карла IX.
Турецкая Порта поддерживала его.
В самой Польше его в особенности поддерживал знаменитый Ласский, который однажды помог Деспоту занять трон Молдавии, а теперь сам решил стать ее господарем; через представителей Франции в Константинополе он попросил корону Молдавии как награду за услуги в вопросе о Генрихе де Валуа.
Франция начала тайные переговоры о свержении с престола Иона-Воеводы.
Таким образом, молдавская политика столкнулась с французской.
Проследим перипетии этой интриги.
Вскоре после смерти Сигиэмунда-Августа Ион-Воевода посылает одновременно двух послов: одного — в Константинополь к визирю Мехмеду-Соколи; другого — в Краков, в Польский сейм.
Посол, направленный в Турцию, просил у султана помощи, обещая от имени Иона-Воеводы, что во главе войска татар он легко завоюет Польшу, ослабленную наступившей там анархией.
Господарь хорошо знал, что султан, связанный дружбой с Францией, не согласится выполнить его просьбу.
И действительно, визирь поспешил ответить Иону, чтобы тот воздержался от нападения на Польшу, но в то же самое время похвалил его за рвение и храбрость.
С другой стороны, посол, направленный в Польшу, убеждал поляков, что стотысячная армия, состоящая из турок, татар и мунтян, воспользовавшись смертью Сигизмунда-Авгу-ста, готова напасть на Галицию, но что по милости божией этому препятствует Ион-Воевода, обратившийся к визирю Мехмеду-Соколи с просьбой предотвратить это выступление.
Охваченные страхом поляки не знали, как отблагодарить великодушного господаря Молдавии.
За услугу, которую он якобы оказал Польше, Ион-Воевода попросил у Краковского сейма две вещи:
I. Возвращение Покутья.
Стефан Великий завоевал его у поляков и удерживал до самой своей смерти. Богдан Кривой его потерял; Петр Рареш захватил его вновь, но несколько раз терял; его преемники смирились с этой потерей и в течение сорока лет оставляли
198
I кжутье под скипетром Польши, пока наконец достойный правнук великого Стефана, Ион-Воевода, не подал голоса.
«Покутье — это мое достояние», — заявил он польскому сейму.
2. Возврата молдавской казны, конфискованной Польшей.
В 1564 году Стефан-Воевода 'Гомша, убийца Деспота, бежал от Лэпушняну, пришедшего в Молдавию во главе турецких войск, но был схвачен поляками и обезглавлен во Львове по приказу короля Сигизмунда-Августа или, вернее, по требованию турецкого посла, специально прибывшего для этого в Польшу.
Томша увез с собой всю государственную казну. Поляки, эти палачи на службе султана, пренебрегая чувством христианской солидарности и законами гостеприимства, конфисковали мешки с золотом. За свой позор слепого подчинения язычникам они с легкой душой присвоили драгоценный металл.
Ион-Воевода требовал теперь возвращения Молдавии этой национальной собственности.
Молдавское посольство выполнило свою миссию с таким достоинством, что поразило этим Краковский сейм, который оказал ему большее уважение, чем даже императорскому Венскому посольству.
Поляки не осмеливались отрицать наше право на Покутье и на имущество Томши, но они тянули с ответом, обещая дать его сейчас же после избрания нового короля.
Ион-Воевода понимал, что поляки не вернут Покутье, за которое они в течение целого столетия пролили столько крови, и что при всем своем желании они не смогут вернуть сокровищ, захваченных Томшей и давным-давно растраченных и всеми забытых; но ни Покутье, ни Томша, по сути дела, не интересовали молдавское посольство.
Как в Константинополе, где он подготовлял почву против поляков, так и в Кракове, где он плел интриги против Турции, Ион-Воевода добился своей цели.
В Константинополе он снискал еще большее доверие турок, дабы не быть свергнутым из-за козней Франции.
В Кракове, с дьявольской хитростью приписывая туркам все выдуманное им самим, он скомпрометировал их в глазах поляков, чтобы покол****ь кандидатуру оттоманского протеже Генриха де Валуа.
Спустя некоторое время Ион-Воевода снова направил за границу послов, и по-прежнему одного — в Константинополь, а другого — в Краков.
Посол, направленный в Константинополь, сообщил Оттоманской Порте, что низвергнутый с престола Богдан-Воевода собирает в Польше с помощью магнатов многочисленное войско, чтобы снова напасть на Молдавию, и что он находится уже на подступах к Хотинской крепости...
Посол, направленный в Краков, просил сейм не допустить никаких действий со стороны Богдана.
Это была очередная уловка Иона-Воеводы.
Богдана давно уже не было на польской территории.
И все-таки турки враждебно настроились против Краковского сейма, а Краковский сейм, полагая, что Богдан на самом деле скрывается где-нибудь в Польше, разослал во все концы курьеров и секретных агентов, чтобы схватить несчастного беглеца. Все эти действия Польши свидетельствуют о том, каким грозным казался Ион-Воевода одному из самых могущественных государств Европы.
Но какую же тайную цель преследовал молдавский господарь?
Во-первых, он хотел вызвать в Константинополе неудовольствие турок против поляков и нанести таким образом косвенный, но чувствительный удар по кандидатуре Генриха де Валуа.
Во-вторых, под видом преследования Богдана выиграть время, чтобы через своего посла плести интриги в Кракове против французской политики.
Видя, что Турция, по просьбе Парижского двора, все еще щадит границы Польши, Ион-Воевода посылает третьего посла в Константинополь.
Воспроизводим выдержку из письма французского агента при турецком дворе к Генриху де Валуа:
«Я узнал, что господарь Молдавии послал сюда гонца, который заверяет, будто Вильно и вся Литва с согласия и по воле всего народа приняли Московского царя и будто есть опасения, что и Польский сейм ему тоже подчинится, зная, что он хорошо вооружен и находится так близко; эта весть очень встревожила турок и побудила их на вчерашнем совете принять решение о начале войны против Польши».
Таким образом, дипломатия Иона-Воеводы чуть не опрокинула кандидатуру Генриха де Валуа, если бы поляки не поспешили рассеять подозрение турок.
И, наконец, незадолго до решительного момента избрания короля прибыл в Краков и третий молдавский посол.
Иону-Воеводе удалось перехватить два письма турецкого визиря Мехмед-Соколи, одно — к Краковскому сейму, другое— к епископу Монлюку, французскому послу в Польше.
В письме к сейму визирь приказывал полякам избрать Генриха де Валуа и заканчивал письмо следующими словами; «Не запаздывайте с приведением в исполнение приказа султана». В письме к Монлюку он выражал глубокое понимание интересов Франции со стороны Турции.
Скандал стал принимать грандиозные размеры:
Язычник дает приказы польскому государству!
Генрих де Валуа предстает как фаворит султана!
Всеобщее негодование охватило гордых магнатов и тем более сильное, что молдавский посланник прочитал им во время пленарного заседания полное иронии письмо от самого Иона-Воеводы:
«Из прилагаемого письма да будет вам известен приказ его величества султана посадить вам на шею брата французского короля; думаю, что у вас хватит ума понять, что его величество султан не действует в интересах христианства».
Напуганный тем, что хитрость Иона-Воеводы может оказать свое воздействие, Монлюк бранился, волновался, кричал, пытаясь доказать, что оба письма выдуманы молдаванами.
Все же секретарь французского посольства Жан Шуаз-нен признает в своих мемуарах, что хитроумная дипломатия господаря Молдавии до того скомпрометировала кандидатуру Генриха де Валуа, что ее едва могла спасти известная своей гибкостью и тонкостью политика Монлюка.
Кого же все-таки хотел видеть Ион-Воевода па троне Польши?
Эрнеста — сына императора Максимилиана?
Нет. На собственном опыте он убедился в нерешитель-' ности и крайнем эгоизме австрийцев.
Сигизмунда — сына короля Швеции?
Нет, так как тот был слишком далеко...
Симпатии Иона-Воеводы завоевал тот, кого в особенности опасались турки: это был Московский царь Иван Грозный.
С этой целью епископ Исая Радауцанский, очень тонкий дипломат, о котором шла речь еще в начале нашего повествования, был тайно послан в Москву.
Чего же он добился? Мы не знаем.
Таким образом, господарь Молдавии в течение двух лет развил необыкновенно тонкую дипломатическую деятельность, которая затронула многие страны и явилась ярким выраже-нием его сокровенной мечты:
ОСВОБОДИТЬСЯ ИЗ-ПОД МУСУЛЬМАНСКОГО ИГА!
Молдавия платила Турции ежегодную дань в 40 тысяч золотых, но умелое правление Иона-Воеводы привело страну в такое цветущее состояние, что Оттоманская Порта почувствовала себя вправе претендовать на гораздо большую дань.
Султан Селим II и его визирь Мехмед-Соколи были в то время самыми алчными людьми в мире.
Турецкий посланец передал Иону-Воеводе приказание султана платить ему 80 тысяч золотых.
«Сорок тысяч будешь платить как бей Молдавии, а остальные сорок тысяч как язычник, осмелившийся отречься от веры Магомета»,— гласило послание визиря, скрывавшее под благочестивыми софизмами мерзкую алчность.
Посланец прибыл в Яссы как раз в тот день, когда на голову Генриха де Валуа возлагали корону Польши. В этот час, по воле рока, и на севере и на юге восторжествовали враги Иона-Воеводы.
Для избрания господаря, для принятия законов, как н для решения других вопросов первостепенной важности, созывалось всенародное собрание на более широкой основе, чем теперешнее «всеобщее избирательное право».
В решениях принимали участие, так же как и по действующему в настоящее время закону, «бояре, духовенство и народ»; но, подробно анализируя это определение, мы находим в нем элементы, потерявшие сегодня свое прежнее значение.
Дворянство с правом голоса представляли тогда все бояре без исключения: крупные бояре, бояре второго и третьего рангов, бояре в отставке, мелкие уездные бояре и высшие военные чины.
Духовенство с правом голоса представляли митрополиты, епископы и иегумены.
И, наконец, шел «весь народ».
Но, несмотря на это, не только инициатива, но и обсуждение проектов было исключительным правом Совета бояр; всенародное собрание строго ограничивалось правом выражать свое согласие или несогласие.
Княжеский совет, то есть восемь или девять министров, в тайне от народа заранее принимал решение. После этого митрополит, или великий логофет, или даже сам господарь выходил на площадь княжеского двора и, обращаясь к народу, толпившемуся на площади, спрашивал его: «Согласны вы с этим?»
Народ отвечал по вдохновению: «да» или «нет» без обсуждений, без поправок, без крючкотворства.
И это было правильно.
Толпа не рассуждает, но она каким-то особым чутьем отлично понимает, что хорошо и что плохо...
Итак, старое законодательство было основано на глубоком знании человеческой природы; большинство, то есть врожденное и стихийное чутье правды, одобряло или отклоняло предложение меньшинства, то есть рассудка, подверженного ошибкам и всегда в чем-нибудь заинтересованного.
Сердце повелевает рассудком.
«Сердце всегда тянется к богу!» — сказал великий Паскаль.
К этому можно добавить: «Сердце всегда тянется к сатане».
Другими словами, в сфере рассудка сердце тянется то к богу и говорит «да», то к сатане и говорит «нет».
Да или нет... Не требуйте большего от всеобщего избирательного права, которое может быть только судьей в вопросах, касающихся всего народа.
История сохранила нам слова Иона-Воеводы, обращенные к всенародному собранию.
«Дорогие бояре и вы, мои любимые слуги!
Сегодняшнее испытание превосходит все трудности, через которые мы прошли.
Алчность турок дошла до того, что они запросили двойную дань.
Если мы согласимся на нее, они не замедлят выжать из нас еще больше, пока не доконают нас совсем,— именно этого и хотят язычники.
А если мы не пойдем на это, нас ожидает война, опустошение, огонь и меч.
Подумайте и выбирайте!
Слепо подчинившись врагу, мы, несомненно, погибнем и погибнем, как трусы; если же восстанем против него, даже в случае поражения за наши грехи, нам послужит утешением то, что все мы, и наши женщины и дети, погибли мужественно.
Вы знаете, что дань туркам плачу не я, а вы и ваши близкие.
И это ничуть не тревожило бы меня, если бы у меня не болело сердце за мой народ!
Мне жаль вас, и я готов положить за вас голову, дорогие мои соотечественники!
Призовем же на помощь бога, чтобы наши враги пали к нашим ногам.
Или станем свободными, или пусть след наш сотрут с лица земли...
За мной! И мы победим!..»
Воспитанные на героических традициях, молдаване с большим воодушевлением восприняли слова господаря; их опьяняла мысль о доблестном будущем: и они, как говорится в летописи, ответили в один голос: «Мы готовы погибнуть вместе с тобой, наш господин!»
Было принесено святое евангелие.
«Я не требую, чтобы вы поклялись мне,— сказал Ион-Воевода,— клянитесь не мне, а один другому».
Клясться один другому означало стать «братьями по кресту». Это был один из самых замечательных древних обычаев наших предков; приносившие клят-ву совершали при этом символическую формальность — вкушали хлеб, испеченный в виде распятия; люди, связанные подобной клятвой, становились неразлучными на всю жизнь, до самой смерти.
И все как один поклялись.
Поклялись; того, кто нарушит клятву, да накажет земля, огонь, вода, воздух, хлеб, вино, са***, бог и матерь божия!
Такова была воинская клятва.
Какие величественные моменты были в нашем прошлом!
Ион-Воевода обещал не пощадить своей жизни в борьбе за свободу родины.
Прежде всего нужно было позаботиться о будущем Молдавии на случай, если от вражеского удара погибнет доблестный господарь.
Всенародное собрание одобрило следующие решения: государственную казну и семью господаря отправить в Хотин-скую крепость, куда поспешили скрыться и семьи бояр под надзором тестя господаря, пыркэлаба Лупя Хуру; младенца Петра, сына Иона-Воеводы, объявили наследником молдавского престола, и его имя стало фигурировать в документах рядом с именем отца. *
Чувство патриотизма, разбуженное надвигающейся опасностью, подсказало необходимость позаботиться о наследнике престола; да будет это нам наукой!
После этого Ион-Воевода позвал к себе турецкого гонца.
«Убирайся,— произнес он с гордостью.— Убирайся и скажи своему императору, что с сегодняшнего дня мы не только не будем платить ему 80 тысяч золотых, но он не увидит даже того, что мы платили до сих пор: деньги, предназначенные для уплаты дани, пойдут на вооружение, и тогда... тогда мы поговорим иначе. А пока убирайся!»
Полководец
А для силы простор только в войнах, Лишь борьба возвышает достойных...
Шиллер. й'1е ВгаиI иоп Мев$1па*
Положение Молдавии оказалось угрожающим.
В Мунтении и Трансильвании правили господари, слепо и беспрекословно подчинявшиеся Турции.
В Польше взошел на престол Генрих де Валуа.
Германия была далеко; русские еще дальше...
История не знала столь маленького и одинокого народа, который так безбоязненно вызвал бы на смертельную борьбу более сильного врага!
Знаете ли вы турок 1574 года?
Вот что говорит о них знаменитый Робертсон:
«Следовавшие один за другим исключительно способные правители до того усилили турецкое государство, что к XVI веку оно достигло вершины своего могущества, в то время как крупным государствам Европы, исповедовавшим христианскую религию, не удалось еще подняться на такую же ступень.
К тому же турецкое войско обладало большим преимуществом, вытекавшим из царившей в нем железной воинской дисциплины.
В момент восшествия на престол султана Сулеймана войско янычар имело уже полуторавековую давность и из года в год становилось все более дисциплинированным.
Воинов, призванных в армию из других имперских провинций, беспрерывно держали под ружьем, так как Турция почти без передышки предпринимала одну военную кампанию за другой.
* Мессинская невеста (нем.).
Христианские государства, вступавшие в борьбу с такой хорошо организованной армией, оказывались в невыгодном положении.
Самые умные и объективные историки XVI века признают это и сожалеют о слабости христиан по сравнению с турками».
Французский посол в Константинополе в 1572 году писал Парижскому двору:
«Я никогда не мог подумать, что турки так грозны, если бы не видел их собственными глазами».
По подсчетам тогдашнего математика, годовой доход султана составлял 60 больших бочек золота...
Вот против такого врага осмелился подняться господарь Молдавии!
Получив дерзкий ответ через позорно вернувшегося в Константинополь несчастного гонца, султан объявил о свержении Иона-Воеводы и назначил на его место Петра, прозванного Хромым, брата господаря Мунтении, выходца по материнской линии из древнего княжеского рода.
Это был юноша, выросший среди греков; приверженец боярства и, следовательно, не любимый народом.
Он пообещал туркам двойную дань.
Турецкая Порта тотчас же послала приказ Никопольскому санджаку, мунтянам и трансильванцам вступить со своими войсками в Молдавию.
Султан направил гонца и к Генриху де Валуа, но молдаване перехватили его; иначе, кто знает, может быть, и король Польши, большой туркофил, поспешил бы принять участие в охоте за Ионом-Воеводой.
На кого же мог тогда рассчитывать Ион-Воевода в войне против этой мощной коалиции?
На молдавских крестьян и... на горсточку казаков!
Двенадцать сотен храбрецов явились на его зов.
Была середина марта; стояла во всей своей красоте молдавская весна. Ион-Воевода находился в шатре на окраине Ясс, возле Копоу.
Он устроил казакам блестящую встречу. Окруженный боярской знатью, Ион-Воевода приветствовал их орудийными выстрелами и звуками рожков, барабанов, свирелей и литавр...
Последовал обед, после которого каждый казак получил великолепный подарок из золота или серебра,
В честь дорогих гостей были раскупорены шесть бочонков вина. Все пили за здоровье Иона-Воеводы,
206
«Вас только 1200, — сказал им господарь, — но каждая ваша сотня стоит тысячи!»
Несмотря на малочисленность своих войск, Ион-Воевода принял решение свергнуть турецкое иго, руководствуясь не безрассудной отвагой, а глубоким убеждением, что он добьется успеха.
Он хорошо знал, на что способны его подданные!
Ион-Воевода изучал военное искусство у поляков, татар, немцев и турок; а его большой природный ум помог ему не только обобщить все достижения военного искусства прошлого, но пойти еще дальше.
Мы восхищены тем, что выработанные его полководческим гением воинские приемы во многом отличаются от тактики всех господарей, правивших до него, во многих отношениях они отличаются от тактики более цивилизованных народов и поразительно похожи на правила современной военной науки.
Да будет нам дозволено привести вначале два примера.
В те времена, когда во Франции артиллерия была еще настолько не в почете, что только 30 лет спустя Генриху IV удалось в своем Парижском арсенале иметь 100 пушек, Ион-Воевода за свое короткое двухлетнее правление снабдил молдавское войско в два раза большим количеством пушек.
В Европе еще отчетливо не представляли все преимущества инфантерии по сравнению с кавалерией, хотя знаменитый Манкиавелли давно уже старался рассеять это заблуждение, а Ион-Воевода сам пришел к выводу, что кавалерия должна составлять только незначительную часть армии.
Артиллерия и инфантерия как основная сила, кавалерия только как.дополнение к ним—так думал наш герой; кавалерия как основная сила, артиллерия и инфантерия только как дополнение к ней — думали Стефан Великий, Цепеш, Петр Рареш и Александру Лэпушняну, так думали в 1574 году и почти все итальянские, французские и немецкие генералы.
Вот каков был Ион-Воевода,
Молдавское войско с древних времен состояло из инфантерии, то есть стрелков из лука, и кавалерии, то есть всадников.
Как те, так и другие прославили себя.
Лук молдавских стрелков отличался большими размерами, но воины пользовались им с исключительной ловкостью. «Стрелы, — как говорится в немецкой средневековой балладе,— летели быстрее ветра и устилали поле своим множеством».
И только разве знаменитые английские стрелки могли соперничать с молдавскими.
В настоящее время ружье вытеснило лук. Чтобы ранить или убить в бою одного противника, затрачивается приблизительно 1500 пуль, или около 80 ок свинца; разве хороший стрелок из лука не добивался лучших результатов, чем современный стрелок?
Турки и татары пользовались луком почти до последнего времени; их стрелы производили в рядах христиан не меньшие потери, чем огнестрельные ружья.
Лук почти ничего не стоил, и не было молдаванина, который не имел бы его и с колыбели не упражнялся бы в искусстве стрелять из него.
Могло ли ружье иметь такие преимущества?
Все эти соображения и привели к тому, что лук оставался у молдаван очень долгое время и даже в 1700 году его еще полностью не вытеснили мушкет и пищаль.
Интересно то, что эпоха нашей военной славы была как раз эпохой лука.
Кроме лука, молдавский пехотинец был вооружен еще палицей, которая как чисто национальное оружие заслуживает особого внимания.
Она была тонкой в рукоятке, с утолщенным концом, усеянным гвоздями.
Палица была по отношению к луку тем же, чем штык по отношению к ружью. Ее страшный вид в рукопашном бою наводил ужас на врагов, деморализуя их.
Палица обладала двумя преимуществами: обращаться с ней крестьянин привыкал с детства и мог сам ее сделать.
Некоторые части молдавской пехоты были вооружены обычными косами, которыми она косила ноги вражеских лошадей, а иногда и самих пленников; отсюда родилось выражение «косить врага».
Эти косы принесли немало славы нашей родине!
В молдавскую кавалерию входили все землевладельцы, большие и малые, и она называлась дворянским войском.
Лошади с пробитыми для облегчения дыхания ноздрями отличались не столько красотой и ростом, сколько быстротой и выносливостью.
Куда исчезла эта прекрасная порода, которая приводила и восторг иностранцев и экспорт которой был запрещен за пределы Молдавии.?
Где же она? Она исчезла, как исчезло и многое другое!
Кавалерия не стоила государству ни копейки; она входила в число феодальных повинностей.
Одна из статей молдавского закона военного времени гласила:
«Дезертир, бежавший с поля битвы, наказуется более ужасной смертью, чем та, которая могла бы его постичь от иражеской пули».
Приведем целый ряд примеров легендарной храбрости молдаван XVI века.
Цитируем из них только небольшую часть.
Грациани:
«Они дерутся так храбро, с таким презрением к врагу, с такой верой в свои силы, что нередко горсточка воинов побеждает большое войско соседних государств...».
Вижнер:
«Этот народ очень своеобразен: прихотлив, вспыльчив,
горд и воинствен; он не раз давал уроки тем, кто не оставлял его в покое...»
Рей***сдорф:
«Молдавский народ жесток, невежествен, но очень искусен в военном деле...»
Руджиери:
«Эти люди очень храбры, но у них мало оружия, в наступлении они пользуются, главным образом, луком...»
Веранцио:
«Молдаване превосходят мунтян в храбрости, а мунтяне превосходят молдаван в гостеприимстве...»
Вельский:
«Молдавские воины храбры; мастерски владеют копьем и щитом, хотя они и простые крестьяне, взятые прямо от сохи...»
Медзелевский:
«У господаря Молдавии 30 тысяч солдат, из которых 15 тысяч — это самые отборные и храбрые воины...»
Горецкий:
«Каждый молдаванин, даже самый бедный, старается иметь свою лошадь, которая служит ему для разбоя и войны...»
Оржеховский:
«Эти люди очень грозны и очень храбры; вряд ли существует на земле другой такой народ, который ради героизма и воинской славы так бы защищал свое маленькое государство от многочисленных врагов, беспрестанно атакуя их или отражая нападения...»
Немного брынзы и пшеничного хлеба хватало молдавскому воину на все время похода.
Господарь, созывая воинов, извещал их заранее, на сколько дней они должны запастись едой; никто из них никогда не брал больше, чем мог привесить к седлу или нести за плечами.
Таким образом, не было случая в истории Молдавии, чтобы молдавские воины страдали от отсутствия пищи.
Если бы не этот обычай, было бы трудно объяснить успех знаменитых походов Стефана Великого или Петра Рареша..,
Это замечание мы дополним словами одного польского автора эпохи Иона-Воеводы, повествующего о событиях, очевидцем которых он был сам:
«Молдавские полевые пушки сделаны из железа.
Они имеют шесть или восемь стволов, покоящихся на двух небольших колесах; когда приходит в действие запал одного из стволов, по очереди начинают стрелять и другие. Таким образом, происходит подряд шесть или восемь выстрелов.
Снаряды завертывают в бумагу.
Заряжаются они с большой легкостью.
Длина стволов немногим больше локтя.
Снаряды делаются железными или свинцовыми, как придется...
Ничего не может быть более подходящего и необходимого для инфантерии, чем такие пушки; они легко передвигаются с места на место, и, таким образом, пехота, окруженная ими во время марша, легко отбивает все атаки кавалерии...»
Итак, молдаване еще три века тому назад пользовались не миниатюрными револьверами современного типа, а револьверами-пушками.
Это не может не вызвать исключительного восхищения, которое трудно даже выразить словами...
Мы уже знаем, что представлял собою Ион-Воевода.
Мы видели, каковым было молдавское войско.
' Представьте себе теперь молдавское войско под предводительством Иона-Воеводы!
Султан Селим забыл, что за столетие до этого Стефан Великий с сорока тысячами молдаван разбил войско в 120 тысяч турок, которое возглавлял сам Магомет, и что не так давно знаменитому султану Сулейману понадобилось 300 тысяч турок, чтобы прогнать из Молдавии Петра Рареша.
Нежась на мягких диванах гарема и наслаждаясь кипрским вином, султан вообразил, что войско в 60 тысяч башибузуков сможет осквернить могилы Стефана Великого и Петра Рареша и захватить безрассудного Иона-Воеводу.
20 900 турок из Никополя и 40 000 секуев трансильванского бея направились в Молдавию под звуки военного турецкого марша во главе с Петром Хромым, которого хотели посадить на престол.
Ион-Воевода обедал.
Были накрыты два больших стола: за одним из них сидел сам господарь, направо от него—великий логофет, налево — гетман, вокруг сотники; за другим столом восседали бояре.
И вдруг гонец приносит весть о приближении врага.
Ион-Воевода поднимается, не закончив трапезы.
У него пока только 9 000 кавалерии и 12 сотен казаков.
Но Ион-Воевода не растерялся; у него готов уже план.
Он зовет верного ворника Думбраву, известного тем, что он искусно отразил нашествие поляков.
«Бери казаков; лети быстрее ветра и захвати аванпосты врага...»
Сказано— сделано.
Сам герой с остальными отрядами своего маленького
войска следует за Думбравой...
В уезде Слам-Рымник, на берегу речки Рымны, на почти равном расстоянии от турецких, трансильванских и молдавских границ,.расположена деревня Жилишге.
Здесь решили сосредоточить свои силы мунтяне, секуи и турки, дабы затем совместно напасть на Иона-Воеводу.
В тылу у них находилась переправа через Рымну, впереди дорога на Фокшаны, их аванпосты доходили до самых берегов Сирета.
Уверенные в своем численном превосходстве, убежденные в том, что молдаване с их малочисленным войском не окажут сопротивления, зная ненависть бояр и духовенства к Иону-Воеводе, враги надеялись достичь своей цели даже без боя.
Остановившись в Жилиште, Петр Хромой разослал приказ всем боярам Молдавии, чтобы те пришли и поклонились ему, как своему новому господарю, посланцу великой Турецкой империи.
А пока; в ожидании господаря Мунтении, Петр Хромой потягивал драгашанское вино; турки затягивались гашишем в честь своего пророка; секуи тянули все, что было под рукой, чтобы не отставать от союзников...
Лагерь не был окружен окопами.
Часовые стояли на большом расстоянии один от другого...
Не все ли равно, ведь победа вполне обеспечена!
Ворник Думбрава, продвигаясь без шума в сумерках, захватил врасплох и обезоружил 400 мунтян, которые на большом расстоянии друг от друга сторожили подход к лагерю.
Еще до рассвета прибыл со своим войском и Ион-Воево-
да.
Узнав о численности и настроении врага, он с гениальной прозорливостью и быстротой разрабатывает дальнейший план действий.
Утро было туманным, как всегда бывает вблизи реки.
Враги спокойно спали, а их лошади мирно паслись.
Ион-Воевода посылает вперед доблестного Думбраву с казаками, чтобы те, переправившись вброд через Рымну, окружили лагерь и ударили на врага с тыла.
Сам он, придерживая центр и продвигая вперед фланги, разворачивает войско в одну несколько вогнутую линию и обрушивается на врагов с трех сторон, нанося центром лобовой удар и атакуя левым крылом правое и правым — левое крыло противника.
Во вражеском лагере по турецкому методу, заимствованному тогда и мунтянами, войска располагались следующим образом: обоз из подвод и верблюдов составлял тыл; поближе к центру лагеря располагались палатки военачальников, окруженные со всех сторон инфантерией, которая находилась под прикрытием пушек, некоторые из них располагались впереди, другие—позади.
Кавалерия растянулась двумя перпендикулярными обозу линиями, внутри которых как бы между двумя параллельными стенами находился весь лагерь.
Враги спали и видели сны.
Радужные сны о победе, триумфе, трофеях!
Туркам явился рай Магомета на груди прекрасных молдаванок-рабынь.
Мунтяне и секуи, покорные рабы турок, видели во сне все то, что не нужно было язычникам: стада свиней!
И вдруг на заре их разбудила адская музыка, отчаянные вопли, стоны, топот лошадей, бряцание оружия...
Ворник Думбрава, разгромив обоз врага, приближается к палаткам главарей; куда не доходила рука ворника Дум-бравы, там появлялся Ион-Воевода; Ион-Воевода спереди, Ион-Воевода справа, Ион-Воевода слева!
Предоставим современникам Иона-Воеводы нарисовать картину этой резни.
«Это было отвратительное зрелище; все поле было усеяно трупами, покрыто оружием, залито кровью; и только кое-где еще можно было видеть бившегося в предсмертных судорогах раненого, пытавшегося приподняться, чтобы бежать, и вновь падающего...»
Победоносное войско сатаны, уничтоженное божьим гневом, из поэмы Мильтона!
50 300 врагов отдали богу души, призывая в агонии кто Христа, а кто Магомета.
Петр Хромой покинул поле боя и бежал в Браилу...
Пыркэлаб Иеремия Голия, о котором уже упоминалось несколько раз и о котором еще будет речь впереди, дрался с необыкновенной храбростью рядом с Ионом-Воеводой, появляясь именно там, где бой был наиболее ожесточенным, сопротивление — наиболее яростным и опасность—наиболее грозной.
Вражеское оружие нависло над головой доблестного витязя.
В разгаре битвы невозможно отражать все удары.
Еще одно мгновение — и пыркэлаб был бы мертв.
Ион-Воевода предвидел это мгновение: булава господаря превратила в лепешку голову-смелого врага.
Иеремия Голия остался жив.
Чтобы умалить заслуги нашего героя в блестящей победе у Жилиште, ядовитый критик мог бы представить ее, как результат нерасторопности и халатности военачальника побежденной армии.
Почему они остановились именно у Жилиште, в то время как путь их лежал прямо на Яссы?
Почему, остановившись в Жилиште, они не укрепили своих позиций?
Вот два обвинения, которые, на первый взгляд, покажутся вполне обоснованными, но их несостоятельность видна при внимательном рассмотрении целого ряда обстоятельств.
Не было случайностью, что враги остановились именно у Жилиште, но даже если бы это явилось простой случайностью, то из военных соображений нм незачем было укреплять свои позиции.
Проанализируем создавшееся положение.
Войско Петра Хромого состояло из трех неравных частей: турок, мунтян и секуев, которые, прибыв из различных направлений, прежде чем напасть на Молдавию, должны были встретиться и сконцентрировать свои силы где-нибудь за ее пределами: село Жилиште по своему месторасположению очень подходило для подобной операции.
Прибытие всех трех отрядов не могло произойти в один и тот же день; они отправлялись из различных мест и должны были пройти неодинаковое расстояние. Таким образом, отряд, прибывший в Жилиште первым, должен был ждать второго, а затем вместе они стали ждать прибытия третьего; для всего этого понадобилось несколько дней.
Турки шли издалека, секуи перешли Карпаты, даже мун-тяне, и те были из далеких мест: самые отборные их части прибыли с Олта. Следовательно, после длительного марша к Жилиште необходимо было некоторое время всем отдохнуть.
Вот почему следует отклонить самое тяжкое стратегическое обвинение, которое можно было бы предъявить войску Петра Хромого: отчего он не пошел сразу на Яссы?
Кроме того, на переход от Фокшан до Ясс потребовалось бы 18 дней, если идти обычным маршем, 8 дней —быстрым маршем по главному тракту, 6 дней —быстрым маршем напрямик, и самое меньшее—5 дней при благоприятной погоде.
Итак, между войском, расположившимся у Жилиште, и резиденцией Иона-Воеводы было самое меньшее 5 дней пути.
К этому соображению прибавлялось другое, более веское: Петр Хромой знал, что молдавский господарь еще не успел собрать войско, в котором он так нуждался: ведь он даже
вынужден был прибегнуть к помощи нескольких сотен казаков.
Против кого же войскам Петра Хромого нужно было укреплять свои позиции в ,Жилиште? Бояться им было некого, и притом они находились на почтительном расстоянии от своего, еще не вооруженного противника.
Но если излишняя бдительность могла и не помешать, то возведение укреплений могло бы только повредить; оно оказало бы деморализующее действие в войсках; создало бы впечатление о большой силе противника и о своей собственной слабости.
Какова же была основная ошибка побежденного?,,
Гений, и только гений победителя!
Замечательно выполнив указания Иона-Воеводы, ворник Думбрава явился главным виновником победы у Жилиште.
Обе его задачи: захватить врасплох аванпосты врага и ударить на него с тыла, — не так легко было выполнить.
Достаточно было сбежать хотя бы одному вражескому воину с аванпостов, чтобы противник был предупрежден и и вся операция сорвана!
Достаточно было хотя бы на одно мгновение опоздать с ударом по тылу врага, и он смог бы вовремя бежать через Рымну, чтобы перестроить на том берегу свои ряды.
Успешное выполнение этих двух операций, потребовавших большой быстроты передвижения, полного соблюдения тайны, пунктуальности и гибкости в нападении, объясняется необыкновенно живым умом и большим хладнокровием их главного исполнителя.
Но все великолепие победы состояло в том, как провел атаку вражеских позиций сам Ион-Воевода.
В военном искусстве подобного рода атаки носят название «вогнутого боевого порядка».
Используя такой порядок, Ганнибал вышел победителем у Канны, Нарзес — у Казилино, Эдуард III —у Креси.
Но, используя этот же порядок, Петр Рареш потерпел поражение у Обертина.
Он имеет, следовательно, и свои преимущества, и свои недостатки,-оценить которые в решающий момент битвы могут только настоящие полководцы.
Вот что говорит об этом знаменитый Монтекукули:
«Вогнутый боевой порядок следует использовать в особенности тогда, когда поле битвы застилает туман, пыль, дым, или при других подобных обстоятельствах, когда противник не может видеть твоего движения».
Правда, если слишком развернуть передовую линию с целью окружения врага, рискуешь, что противник легко сможет прорвать твои разреженные ряды.
Это могло бы случиться и с войском Иона-Воеводы, которое по численности значительно уступало противнику.
Вот почему наш герой прибегнул к вогнутому порядку только у Жилиште, имея перед собой врага, не успевшего еще протереть глаза от сна и утренней росы. Ион предвосхи-, тил Монтекукули.
Битва у Жилиште имела огромные последствия.
Вся Мунтения была подчинена Иону-Воеводе.
Была уничтожена одна из самых блестящих вражеских армий.
Молдаване выиграли битву почти без всяких потерь.
Эта победа может быть по праву причислена к самым выдающимся победам современной истории.
Ион-Воевода оставался на поле сражения в течение че-тырех дней.
Он похоронил павших в бою, среди которых, к своему сожалению, не обнаружил трупа Петра Хромого.
Он поделил между воинами богатую добычу, захваченную во вражеском лагере.
Он дал своей утомленной армии возможность отдохнуть.
Затем он пополнил войско новобранцами из ближайших уездов Молдавии.
После этого он направился к столице Мунтении, сметая, грабя и уничтожая по обычаю того времени все на своем пути; не пришел еще Гуго Гроций, чтобы обуздать эту жажду крови.
Вскоре Ион-Воевода прибыл в Бухарест.
Наш герой был вторым молдавским господарем, которого приветствовали берега Дымбовицы.
Сто лет назад жители Бухареста познакомились с его предком — Стефаном Великим, который, победив тогдашнего господаря Мунтении, молниеносно, так же как и теперь Ион-Воевода, двинулся прямо на столицу; этого требовала стратегия.
Но во время Стефана Бухарест был лучше защищен; на возвышенности северного берега Дымбовицы, там, где до наших дней сохранилась память о «Старом дворце», находился замок под названием «Дымбовицкая крепость», который в течение целых суток отбивал атаки Стефана Великого.
Старые укрепления со временем пришли в негодность, и Ион-Воевода вошел в Бухарест, не встретив ни малейшего сопротивления не только в течение дня, но даже и часа...
После четырех дней отдыха в столице Мунтении Ион-Воевода повел свое победоносное войско на Браилу, куда скрылся его соперник Петр Хромой.
Мы сделаем небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов о пополнении молдавского войска: иначе нам будет трудно ориентироваться в дальнейшем ходе этой кампании.
Мы уже знаем, что в Жилиште Ион-Воевода имел 9000 молдавских всадников, которые составляли тяжелую кавалерию, и более тысячи казаков, составлявших легкую кавалерию; пехоты у него не было совсем, и вряд ли она ему пригодилась бы при таком стремительном передвижении и чисто кавалерийском характере боя.
Но он с самого начала военных действий придавал большое значение инфантерии. Его гонцы, разъезжая из уезда в уезд, из города в город, из деревни в деревню и предлагая хорошее жалованье, вербовали в армию верных князю людей.
Как раз было время полевых работ, но все же нашлось достаточно храбрецов, и их число возрастало с каждым днем.
В те дни, когда Ион-Воевода отдыхал после победы у Жилиште, к нему прибыло несколько тысяч пехотинцев; большинство из них были жителями близлежащего горного района Вранча, славившимися среди молдаван своей исключительной отвагой.
Во время перехода Иона-Воеводы через Мунтению и его пребывания в Бухаресте молдавская пехота пополнилась большим числом мунтян; одни из них, желая отличиться под знаменами витязя, пришли добровольно, другие—-из антипатии к бывшей династии, часть же из них была мобилизована самим Винтилой во исполнение договора с Ионом.
Таким образом, под стенами Браилы у Иона-Воеводы было уже 14 000 пехотинцев.
Столетием раньше византийский историк назвал Браилу самым крупным рынком Дунайских княжеств.
В средние века Браила вела настолько обширную торговлю, что ее посещали даже испанские суда, прибывавшие от берегов далекой Барселоны.
Захватив Браилу после изгнания грозного Цепеша, турки не только не упразднили ее торговлю, но еще больше стали ее развивать.
Чтобы укрепить эту столь важную позицию, они построили на левом берегу Дуная громадную крепость с пятью бастионами.
Ее гарнизон находился под командованием бея.
Ион-Воевода был вторым молдавским господарем, который дошел как до Бухареста, так и до стен Браилы.
Столетие назад она была сожжена Стефаном Великим, по следам которого теперь шагал его доблестный потомок.
Ион-Воевода потребовал выдачи Петра Хромого.
Комендант крепости послал к Иону четырех турок с десятью ядрами, десятью рулями и двумя стрелами; они сообщили молдавскому господарю, что его угостят всем этим, если он не поспешит отойти с миром от Браилы.
Ион-Воевода передал посланцев в руки палачей; им вырезали ноздри, губы и уши, распяли железными гвоздями на шестах головами вниз и в таком виде выставили напоказ испуганным жителям города, как бы говоря этим, что подобная участь ожидает всех язычников,
Затем, не дав опомниться горожанам, ошеломленным этим ужасным зрелищем, Ион приказал своей пехоте штурмовать городские стены.
Для осады были изготовлены специальные лестницы по типу, распространенному тогда в Германии. Они сохранили до настоящего времени в молдавской военной терминологии свое немецкое название «лойтре» (от «лейтер»).
Молдавская инфантерия еще не имела случая отличиться в глазах храброго князя.
Воины знали также о богатствах, которые ожидают их в Брайле.
Честолюбие вкупе с жадностью делают чудеса: пехотинцы с большой яростью бросились на стены и с такой быстротой пробили в ней огромную брешь, что у турецкого гарнизона не хватило ни времени, ни храбрости отразить эту бешеную атаку. Те, кто успел, поспешили укрыться в крепости.
Доблесть нашей пехоты при осаде Браилы можно приравнять к доблести нашей кавалерии при ее стремительной атаке у Жилиште.
Стрелок оказался достойным кавалериста, кавалерист-* достойным стрелка...
По своему обыкновению Ион-Воевода дал отдохнуть вой* ску только четыре дня.
Четыре дня в Бухаресте.
Четыре дня в Брайле.
Этот четырехдневный отдых после каждой победы был» по-видимому, одним из военных правил Иона-Воеводы.
В подобных случаях Стефан Великий отдыхал всегда только три дня.
Браильская крепость осталась в руках турок.
Ион-Воевода не штурмовал ее из следующих соображений:
Петра Хромого там уже не было: он бежал за Дунай в Константинополь.
Осада крепости намного сократила бы численность молдавского войска.
Великие полководцы, начиная с Александра Македонского и до Наполеона I, никогда не теряли времени на осаду крепостей, они уничтожали противника в открытом поле, и тогда самые сильные крепости, оставшись без надежды на помощь, сдавались сами.
Ион-Воевода обеспечил себя со стороны Мунтении победой у Жилиште, разгромом Браилы и возведением на престол Винтилы.
Но теперь угроза надвигалась с Востока; турки и татары, готовясь обрушиться на Молдавию, концентрировали свои силы в оттоманских санджаках по левую сторону Прута.
Ион-Воевода снова ведет в поход свое войско, которое по мере продвижения непрерывно растет за счет новых любителей славы и добычи.
В авангарде — княжеский гетман Славила с казаками и 8000 молдавской кавалерии.
За ними следует сам господарь со всей пехотой.
Остатки кавалерии замыкают шествие и охраняют фланги.
Театр военных действий переносится в Бессарабию.
Не доходя до Бендер, поблизости от Лэпушны, расположенной на молдавской территории, авангард, руководимый гетманом Славилой, захватил врасплох вражеский отряд" турок и татар.
Они были уверены, что Ион-Воевода находится далеко от них, где-то возле Браилы.
Внезапная атака обескуражила врага; он был почти полностью истр***ен, только одной тысяче удалось спастись и достичь Бендер.
Ион-Воевода, не теряя ни минуты, следовал за ними по пятам.
На подступах к Бендерам его ожидал другой вражеский отряд, к которому присоединились теперь беглецы из Лэпушны.
По ним и ударил на этот раз сам Ион-Воевода.
Преследуя врагов до самых ворот города, победители вошли в Бендеры одновременно с побежденными.
Город был взят; очень немногим удалось скрыться в крепости.
Последовал грабеж, как две капли воды похожий на браильский, с той лишь разницей, что в данном случае добыча была более скромной.
Сражение под Лэпушной и взятие Бендер с такой быстротой последовали одно за другим и были осуществлены с такой легкостью, что вряд ли в нашей истории можно найти другой, более подходящий пример для иллюстрации замечательного афоризма Цезаря: «Пришел, увидел, победил».
После этого успеха наш герой, отказавшись от штурма крепости, как он это сделал в Брайле, расположился лагерем возле Бендер, лицом к врагу и спиной к границе Молдавии.
Здесь он впервые дал возможность своему войску отдохнуть вдвое больше, то есть восемь дней.
Эта необычайная задержка была вызвана важными политическими соображениями.
Еще в начале войны Ион-Воевода обратился к двум наиболее могущественным предствителям польской знати с просьбой помочь ему в случае необходимости, вопреки распоряжению их отуреченного короля.
Один из них — знаменитый Ласский, о котором уже неоднократно упоминалось.
Другой был князь Острогский, губернатор южной Польши.
Ласский был враждебно настроен к туркам, потому что они на место Иона-Воеводы назначили Петра Хромого, а не его, как он ни добивался этого; он был враждебно настроен и к Генриху де Валуа, потому что тот не приложил особых усилий в этом вопросе; итак, он был враждебно настроен и к туркам, и к Генриху де Валуа, то есть из соперника превратился теперь в преданного друга молдавского господаря.
Острогский, будучи греческого вероисповедания, симпатизировал соседям-единоверцам и презирал фанатическое преклонение нового польского короля перед папой; с другой стороны, он руководил южными районами Польши, которые беспрерывно подвергались набегам татар; это заставило его
220
проникнуться ненавистью ко всему мусульманскому. Вот почему просьба Иона-Воеводы затронула в его душе самые сокровенные чувства.
Итак, Ласский и князь Острогский ответили в один голос, что хотя обстоятельства и не разрешают им явиться на помощь дорогому приятелю, но все-таки они поспешат послать ему войско, боеприпасы, деньги, —все, что будет в их возможности.
Оба магната могли поставить под ружье 20 000 отборных вооруженных кавалеристов или пехотинцев в сопровождении артиллерии и под командованием искусных полководцев. В ожидании такого крупного отряда, большего, чем войско короля Сардинии в Крымской кампании, Ион-Воевода решил потерять еще четыре дня.
Позиция у Бендер в данном случае была для него самой подходящей: немного выше, по ту сторону Днестра, начиналась польская территория, до которой было рукой подать.
Узнав о поражении у Лэпушны и о сожжении города Бендеры, Аккерманский санджак послал 10 000 нечестивцев на помощь Бендерской крепости, которая продолжала оставаться в руках у турок.
Ион-Воевода вызвал к себе Свирчёвского, самого выдающегося из казачьих капитанов.
«Я хочу оказать тебе свое особое доверие, — сказал ему господарь, — возьми под свое командование казаков и 3 000 молдавских всадников; приближается вражеское войско, чтобы отогнать нас отсюда; подстереги его и разбей; на этот раз слава побед будет только за тобой!»...
Почему господарь не бросил навстречу врагу все свои силы?
Почему он, выделив для этого особый отряд, не приказал ему двинуться вперед, а заставил ожидать врага, не отходя далеко от Бендер?
Эти два вопроса вполне законны; полководец должен хорошо отдавать себе отчет в своих поступках, ясно понимая, почему он поступает именно так, а не иначе.
Если бы Ион-Воевода двинулся на врага всем своим войском, он дал бы возможность гарнизону Бендерской крепости ударить его с тыла, и тем самым оказался бы меж двух огней.
Если отряд Свирчевского отошел бы слишком далеко, он в случае нужды остался бы без поддержки. Если же этому отряду было бы нанесено поражение, паника охватила бы все молдавское войско, бендерский гарнизон соединился бы с войском Аккерманского санджака, и они вместе атаковали бы молдаван с удвоенной материальной и моральной силой.
Итак, Ион-Воевода был вынужден остаться на месте со своими основными силами, выделив только отряд Свирчевского и наказав ему не отходить слишком далеко от Бендер.
Позиция, занятая Свирчевским, преграждала путь туркам к городу; и в то же время она была на таком расстоянии от лагеря Иона-Воеводы, что господарь, взобравшись на один из холмов, имевшихся в изобилии на всем побережье Днестра, мог бы наблюдать за ходом битвы.
Бендерская крепость находилась как раз между тылом отряда Свирчевского и передним краем лагеря Иона-Воеводы.
Это хитроумное расположение молдавского войска обеспечивало ему победу даже до начала битвы.
Ведь если турецкий гарнизон вышел бы из крепости, чтобы с тыла атаковать отряд Свирчевского, Ион-Воевода тотчас же поспешил бы нанести туркам сокрушительный удар с их тыла.
Далее, если бы туркам, прибывшим из Аккермана, удалось бы расстроить ряды отряда Свирческого, Ион-Воевода тут же направил бы ему на помощь две или три тысячи своих людей, продолжая держать под угрозой выход из крепости...
Свирчевский расположил свой отряд в следующем порядке:
Казаки образовали первую линию.
На левом фланге расположились 4 казацких сотни с копьями, в центре — 4 сотни с ружьями, на правом фланге — 4 сотни с луками.
За грядой холмов стояли в засаде три тысячи молдавских кавалеристов.
Вначале стрелки осыпали врага стрелами и пулями, чтобы посеять панику в центре и на левом его крыле.
Затем копьеносцы атаковали правое крыло врага.
У турок, естественно, зародилась мысль отрезать атакующие их четыре сотни от остальных, оставшихся на месте.
Осуществив эту операцию, турки решили, что они добились решающего преимущества; беспрепятственно окружив 800 казаков-стрелков, оставшихся с открытым левым флангом, они разгромят выдвинувшийся вперед казацкий отряд в 400 копьеносцев.
В результате всех этих передвижений войска противника разбились на две группы: 6 тысяч турок окружили 800 казаков, а в стороне от них 3 тысячи турок окружили 400 казаков.
Настал подходящий момент.
В тылу стрелковых казачьих сотен находилась гряда холмов, за которыми в полной готовности стояла молдавская кавалерия.
Когда турецкие части, окружив казаков, приблизились к холмам, молдаване неожиданно с криками накинулись на них справа и слева.
Турки сами очутились в окружении.
Их охватила паника.
Победа была обеспечена.
Битва длилась всего один час.
- Все потери молдавского отряда не превышали сотни убитых.
Зато поле битвы было сплошь усеяно трупами турок, около двухсот попало в плен и лишь очень немногие спаслись бегством.
Ион-Воевода, наблюдая за ходом битвы из своего лагеря возле Бендер, восхищался своими воинами.
Радовался ли этому турецкий гарнизон, который еще лучше мог видеть сражение с вершины крепости?
Заслуга Свирчевского заключается в следующем.
Он дал возможность туркам наяву убедиться в малочисленности казачьего отряда, что и побудило их сгруппироваться не как обычно в две линии с резервом, а только в одну линию, в надежде сократить таким образом длительность боя и молниеносно подавить превосходящим большинством горсточку казаков.
Он поставил под удар одно крыло, специально уменьшив для этого линию фронта и облегчив туркам возможность окружить казаков; воспользовавшись этой мнимой ошибкой Свирчевского, турки попали в засаду.
Битва у Бендер вдохновила народ на создание легенды, которая носит печать эпохи.
Философ Вико сказал:
«Когда кто-нибудь становится знаменитостью в хорошем или плохом смысле этого слова, народ спешит создать о нем легенду, которая с точки зрения фактической достоверности является ложью, но в то же время это и есть так называемая идеальная правда, так как народ не создает ничего, что не имело бы аналогии в действительности».
Отряд Свирчевского захватил в плен самого агу — главу турецкой армии, красивого, высокого, обаятельного мужчину и к тому же настолько богатого, что, желая откупиться, он предложил казакам уплатить им один свой вес жемчугом, два веса — золотом и три — серебром...
Несмотря на большой соблазн, казаки отвергли предложение аги и доставили его к Иону-Воеводе: клятва, данная князю, была для них превыше всякого богатства...
Несчастный ага предстал перед Ионом-Воеводой, и тот допрашивал его в течение нескольких дней, стараясь побольше выведать о намерениях Турции; затем агу передали солдатам на растерзание, и они разрезали его косами на мелкие кусочки; не спасло его и то, что он Иону-Воеводе не забыл предложить те же шесть мер жемчуга, золота и серебра.
Уж очень ненавистны были язычники нашему герою; с этой точки зрения легенда вполне выражала действительность.
В то время как Свирчевекий громил турок, от польских границ по Днестру спускалось 25 лодок. Это было доказательством того, что Ласский и Острогский действительно были готовы прийти на помощь Иону-Воеводе; в лодках прибыло 600 пеших казаков под командой старого моряка Покатило.
Несмотря на малочисленность этого отряда, его ожидали большие дела.
Ион-Воевода приказал прибывшим казакам снова сесть в лодки, по 24 человека в каждой, и спуститься по Днестру к Аккерману, где после победы под Бендерами, нагнавшей на турок сильный страх, казаки вряд ли могли встретить большое сопротивление.
Сам господарь остался на прежней, очень выгодной для него позиции. С тылу, из Молдавии, к нему поступали продукты и новобранцы, увеличившие численность его войска; из соседней Польши он с часу на час ожидал подкреплений, согласно обещаниям, данным ему Ласским и Острогским.
Если бы он сам двинулся к Аккерману через засушливую песчаную степь, напоминающую африканскую пустыню, изнурительная жара и отсутствие воды заставили бы его многочисленное войско страдать от жажды и болезней.
Лодочники-казаки были более подходящими для выполнения этой задачи.
Неожиданно прибыв в Аккерман, они застигли город врасплох, уничтожили всех мусульман и тех, кто хоть немного походил на мусульман, захватили богатую добычу, подожгли дома, оставив только крепость, которая, словно мрачное видение, вырисовывалась над руинами города.
Здесь будет к месту отметить, что Ион-Воевода был единственным из своих соотечественников, одержавшим победу и на суше, и на воде.
Прошло только два месяца с начала войны.
За это время была одержана замечательная победа у Жилиште, была захвачена вся Мунтения, взяты Браила, Бендеры и Аккерман; потерпели поражение также большие вражеские отряды — один раз подле Лэпушны и дважды—> подле Бендер...
В течение двух месяцев погибло от меча и огня не менее 220 000 врагов, в то время как молдаване потеряли не больше 1000 человек.
Прошло только два месяца с начала войны.
Мы уже имели случай проанализировать все сражения Иона-Воеводы, подробно описывая каждую из его побед в отдельности, но не связывая одну с другой.
Мы узнали о причинах его успеха при самых различных обстоятельствах: в различных условиях местности и времени, с участием различного рода войск, в различном боевом порядке.
Мы познакомились с кавалерией, действующей вогнутым боевым порядком у Жилиште; с инфантерией, штурмующей стены Браилы; с морской пехотой, сеющей замешательство на улицах Аккермана; с отрядом, стремительно атакующим врага из засады на холмистой местности возле Бендер, и т.д.
Но мы до сих пор не коснулись еще тех основных принципов ведения 'войны, которые обеспечивают успех не отдельных битв, что может случиться даже с весьма посредственным военачальником, а успех целой кампании, который под силу только полкозодческому гению с его искусством маневра...
Приведенный выше анализ чудо-побед Иона-Воеводы в Мунтении и Бессарабии говорит о том, что среди многих причин имеются три главных и общих для всех сражений — это организация марша, выбор поля битвы, личные качества полководца.
Ион-Воевода действовал так, что враги никогда не могли захватить его врасплох, их же он атаковал всегда неожиданно.
Находясь в марше, его войско было хорошо защищено с флангов и с тыла небольшими мобильными отрядами, которые, в свою очередь, высылали во все стороны множество разведчиков, следовавших по хребтам возвышенностей и по долинам, заходивших по дороге в села, стороживших переправы через реки...
Малейшее движение в стане противника моментально становилось известным Иону-Воеводе; он неожиданно бросался на врага, расстраивал его ряды, сеял панику. Гром успевал разрядиться над вражеским войском прежде, чем оно замечало вспышку молнии.
Эта исключительная быстрота действий, сочетавшаяся с очень строгими мерами охраны своих войск, приводила к тому, что Ион-Воевода незначительными силами побеждал большие силы врага; противник терял тысячи людей, а молдавское войско оставалось почти невредимым.
Еще большее значение имел выбор места битвы.
Ион-Воевода не позволял врагу вступать на территорию Молдавии, а уничтожал его в его собственной стране, сначала в Мунтении, затем в Буджаке.
Этим он достигал следующих результатов первостепенной важности; население Молдавии, избавленное от разрухи и страданий, причиняемых войной, оставалось неиссякаемым источником денежных средств и живой силы; враг, будучи атакован в своем собственном доме, непосредственно чувствовал опасность, вместо того чтобы внушать это чувство другим, преувеличивал в своем воображении силу противника, терял самообладание; находясь во вражеской стране, воины Иона-Воеводы, служившие в большинстве без всякого жалованья, могли беспрепятственно заниматься грабежом.
Один из старых польских авторов, Старовольский, посчитавший необходимым ввести и валахов в свой универсальный трактат о военном искусстве, чего не сделал до этого ни один из французских или немецких авторов, писал:
«Ион-Воевода, господарь Молдавии, Михай Храбрый, господарь Мунтении, и Густав-Адольф, король Швеции, умели держать в руках своих многочисленных воинов только престижем своего красноречия и дружеским обращением с ними...»
Нужно ли говорить, что Ганнибал, Цезарь, Валленштейн, _ ридрих Великий, Наполеон I руководствовались теми же ринципами. Хотя каждый применял их в соответствии с обстоятельствами своего времени.
IV. Катастрофа
...Турки недоумевали: их вассальный князь, простой бей, раб, осмелился подняться против них и возглавить восстание, угрожавшее поразить Оттоманскую империю в самое сердце.
Султан Селим решил наконец прибегнуть к трем радикальным мерам: он посетил мечеть святой Софии и обратился с мольбой к Аллаху и его пророку Магомету; пригрозил польскому правительству и потребовал от него прекратить всякие отношения с Молдавией; послал против Иона-Воеводы новую армию, которая могла бы привести в смятение самого могущественного монарха тогдашней Европы...
Ахмед-Паша, беглербей Румелии, и Адель-Гирей, брат Крымского хана, получили приказ направить все свои войска в Молдавию, захватить живым или мертвым «этого спятившего с ума лоботряса и бродягу», так называли Иона-Воеводу пришедшие в бешенство турки, а на престол Молдавии вернуть Петра Хромого.
Сто тысяч турок отправились в сторону Дуная; сто тысяч крымских татар приближались к Днестру...
Узнав о передвижении вражеских сил, Ион-Воевода больше не мог оставаться подле Бендер: он перешел на правый берег Прута и расположился на границе Молдавии, возле города Хуш.
Этот городок был основан за столетие до этого колонис-тами-гуситами, изгнанными из Богемии и Венгрии. Стефан Великий, ценя их знание ремесел, сквозь пальцы посмотрел на их ересь и разрешил им поселиться в Молдавии.
Беженцы избрали себе место, которое более всего напоминало им утраченную родину. И действительно, Хушские леса и возвышенности напоминают путешественнику живописные окрестности Карлсбада.
До наступления подходящего момента эта естественная крепость была для нашего героя наиболее подходящим, если не единственным местом для ожидания.
Местоположение Хуша имело огромные преимущества, здесь удобно было пополнить армию новобранцами, сделать запасы провианта из внутренней Молдавии;
эти места расположены недалеко от границы с Польшей, откуда Ион-Воевода все еще не терял надежды получить серьезное подкрепление;
Хуш располагал благоприятными природными условиями для защиты от внезапного нападения;
наконец, в нужный момент Ион-Воевода мог направиться в сторону Днестра против татар или в сторону Дуная против турок...
Ион-Воевода распустил по домам всю свою инфантерию, состоявшую исключительно из крестьян.
Каждому пехотинцу было дано задание вернуться к себе в село, захватить оттуда брынзы и муки на несколько дней похода, рассказать сельчанам об одержанных уже замечательных победах и привлечь в армию тех, кто пожелал бы разделить славу и трофеи будущих побед.
Он приказал шестистам казакам, которые захватили Аккерман, патрулировать по Днестру, Черному морю и Дунаю, между Бендерами и Браилой, следя за передвижением турок и татар.
Остальным конным казацким сотням было поручено объехать во всех направлениях Буджак, уничтожая и сжигая все на своем пути.
Всю молдавскую кавалерию Ион-Воевода послал к Дунаю, чтобы остановить турок, а сам остался в лагере возле Хуша только со своей личной гвардией и придворными.
Действуя совместно с татарами, турки могли переправиться в Молдавию только в одном-единственном месте, известном в наших старых песнях под названием «Брод у Облучи-цы», между Прутом и Черным морем, у крепости Исакча.
Ближе к морю Дунай делится на несколько рукавов, и это осложняет переход через него. Выше по течению в Дунай впадает Прут, но переход реки в этом месте сделал бы невозможным объединение турецких сил с татарами.
Заняв позицию напротив Исакчи и пользуясь поддержкой 25 лодок казака Покатило, молдавская кавалерия была бы в состоянии без особого труда в течение многих дней задерживать переправу турок через Дунай.
Итак, пока турецкая армия Ахмед-Паши сделала бы вынужденную остановку на правом берегу Дуная, татары под командованием Адель-Гирея беспрепятственно перешли бы Днестр у Бендер или Аккермана под прикрытием крепостной артиллерии.
Сконцентрировав всю свою пехоту, личную гвардию и казацкую конницу, Ион-Воевода бросился бы с яростью на татар, разбил бы их и затем с армией, окрыленной этой победой, молниеносно двинулся бы к Дунаю против турок...
Эта искусная комбинация сходна со сражением, происшедшим столетием позже у Флерюса под командованием маршала Люксембурга, и со сражением у Синтгейма под командованием известного Тюррена.
Предупредить объединение двух вражеских армий, разбив сперва более слабую, а затем более сильную, — это одна из самых блестящих операций в военном искусстве.
Успех всей кампании зависел, таким образом, от отряда, посланного к броду у Облучицы.
Его возглавлял пыркэлаб Иеремия Голия, отличившийся, как мы видели, своей храбростью в битве при Жилиште.
Он был самым близким другом Иона-Воеводы.
Он сопровождал его во всех поездках за границей..
Он плел интриги, чтобы добиться для Иона-Воеводы трона Молдавии.
Ему поручил Ион-Воевода Хотинскую крепость — одно из основных звеньев обороны Молдавии.
Ему, уже во время войны, Ион-Воевода подарил два имения.
В одном из сражений, подвергая опасности свою собственную жизнь, именно его спас от верной гибели Ион-Воевода.
Прежде чем отправиться на Дунай, Иеремия поклялся Иону-Воеводе на святом кресте и евангелии быть верным ему до самой смерти...
Неужели все это не явилось достаточной гарантией?
И все же за тридцать кошелей золота второй Иуда, пыркэлаб Иеремия Голия, продал свое прошлое, своего друга, родину, религию!
Турки перешли Дунай. Предатель сообщил Иону-Воеводе, что он прибыл слишком поздно и не смог уже остановить их, но что войско врага состоит всего из 30 000 малодисциплинированных солдат.
Первоначальный план оказался сорванным: теперь господарю нужно было сначала разбить турок, а затем татар.
Была дорога каждая минута.
Он переходит Прут и летит к устью Дуная...
Несмотря на опасность, в рядах его войска царило веселье и уверенность в победе.
За несколько дней до этого, 2 июня, в предгорьях Хуша воины отпраздновали знаменательный для молдаван день святого Иона Сучавского, покровителя не только Молдавии, но и самого отважного господаря.
Войско двинулось на битву с песнями и музыкой. Под звуки барабанов, рожков, сурм и свирелей оно шло на венчание... со смертью. ,
Приблизившись к турецкому стану, Ион-Воевода послал гетмана Славилу с казаками и несколькими тысячами молдавской кавалерии, чтобы собрать сведения о численности и расположении войск противника.
Они натолкнулись на турецкий аванпост численностью в 4000 человек: в погоне за ним им удалось захватить только одного, тяжело раненного турка, который скончался, не успев даже ответить на вопросы гетмана.
Тогда сам Ион-Воевода с пятьюстами всадниками из его личной гвардии взобрался на самый высокий холм, надеясь определить силы врага хотя бы по территории, занятой его войсками.
Но ему не удалось ничего увидеть издалека, кроме четырех небольших отрядов, которые сторожили входы с различных сторон во вражеский стан.
Таким образом, впервые он был лишен необходимых для подготовки сражения сведений относительно силы, расположения и плана своего противника.
Счастье начало изменять ему.
Но на этот раз судьбе пришлось иметь дело с Прометеем, готовым сразиться со всеми богами Олимпа!
Когда солдаты, обеспокоенные различными слухами, прочли на лицах капитанов замешательство, а в своих сердцах— предчувствие катастрофы, они обратились к Иону-Вое-воде с вопросом о численности противника.
«Мы пересчитаем их в бою»,— ответил господарь.
Осталось ждать всего одну ночь!
Утром решится вопрос об освобождении христиан из-под турецкого ига.
Неужели властелин Молдавии, завоеватель Мунтении, освободитель Бессарабии Ион-Воевода погибнет завтра?
Осталось ждать всего одну ночь!
Вздремнем же в ожидании рассвета.
Ион-Воевода завтра форсирует Дунай, жалобный стон которою доносится до молдавского стана; господарь вооружит коренастых болгар и, воздрузив на вершину Балкан знамя свободы, бросит клич: «За мной на Константинополь!»
Осталось ждать всего одну ночь!
Когда начало светать, в молдавском лагере недоставало трех крупных бояр.
Мы приведем их имена, чтобы клеймо позора на веки вечные осталось бы на них в памяти потомков.
Это были ворник Мургу, стольник Билэе и гетман Славила.
Под прикрытием ночи они бежали к туркам.
Летописец Уреке пытается оправдать их тем, что они боялись грозящей им опасности.
Весьма странно!
Летописец должен был быть сам боярином, чтобы с такой наивностью оправдывать других бояр.
Несмотря на всю невыгодность своего положения, и даже будь оно еще более тяжелым, Ион-Воевода был вынужден ускорить начало сражения по следующим соображениям: чтобы провести его до прибытия татар Адель-Гирея, а также не дать остыть воодушевлению своих солдат и поесечь дезертирство...
Напротив крепости Исакча, по левую сторону Дуная, перпендикулярно к реке расположено озеро Кагул, восточный берег которого представляет собой продолговатую возвышенность, пересеченную долинами и оврагами, образующими ряд амфитеатров, закрытых с трех сторрн. На восточном берегу этого озера и должно было произойти сражение...
Некогда неподалеку от него находился дакийский город, разрушенный македонцами Александра Великого во время его похода за Дунай.
Здесь персы Дария Гистаспа несколько раз переходили Истр во время их неудачной войны с кочевниками-скифами.
Здесь, несколько позже, пострадал римский император Валинте, осмелившийся выступать против готов.
Здесь еще до настоящего времени в окрестностях села Кар-тал при раскопках находят древние греческие или латинские ценности, оставшиеся там от погибшего уже мира.
С правой стороны молдавского стана простиралось озеро без единого брода длиной в 2000 саженей; в центре рельефместности был очень изрезан; налево тянулась степь; сзади— естественная терраса.
Для турок озеро находилось с левой стороны, а справа и в центре — возвышенность, параллельная с фронтом молдаван и постепенно снижающаяся к Дунаю.
Войско молдаван состояло из нескольких тысяч ополченцев и рекрутов, 20 000 пехотинцев, 10 000 кавалеристов, 1000 казаков, 80 гаубиц и, 60 полевых молдавских пушек, уже однажды описанных нами, то есть всего 35 000 и 140 артиллерийских орудий. Турок было 130 000, по преимуществу кавалерия, и 120 орудий.
На каждого молдаванина приходилось четыре турка, но Ион-Воевода, как настоящий современный полководец, учитывая пересеченность рельефа, обычно встречающуюся на берегах озер, обеспечил себе преимущество в пехоте и артиллерии.
Кроме того, каждый молдавский всадник имел в резерве вторую лошадь на случай, если первая выбьется из сил или будет убита.
В обозе имелось множество стрел для инфантерии и копий для кавалерии...
Таковы были средства, которыми располагали обе армии.
О расстановке турецких войск имеется недостаточно сведений; по ним почти невозможно ориентироваться.
Правда, историки восхищаются ею. Следовательно, худшим было положение Иона-Воеводы.
Известно только, что левое крыло первой линии турок насчитывало 20000 человек; артиллерия располагалась позади первой линии, за холмами; одна линия следовала за другой до самого Дуная; батальоны и эскадроны располагались в глубину...
Боевое построение войска Иона-Воеводы может быть описано с большей точностью.
В Дунайских княжествах, как и во Франции, национальная армия делилась на полки по 1000 человек под командой капитана; каждое подразделение полка в 500 человек находилось под командой хотнога, ватафа или лейтенанта.
Ион-Воевода сохранил это деление для всей своей армии, кроме казаков, которые по своей численности могли быть организованы только в сотни, кроме ополченцев, которые вообще не имели стройной организации, и кроме небольшого отряда личной гвардии господаря.
На этой основе Ион-Воевода разделил молдавскую армию на 30 полков — 20 пехотных и 10 кавалерийских, постарался дать казакам такие позиции, чтобы каждую их сотню можно было бы приравнять по эффекту к молдавскому полку; ополченцам отводилась вначале роль простых наблюдателей, в расчете на то, что они постепенно получат закалку для будущих битв, следя издали, как в школе, за ходом сражения.
Из тактических соображений вся армия располагалась по трем линиям, каждая из которых состояла из трех отдельных родов войск в различной пропорции: в центре находилась инфантерия, на левом крыле — кавалерия, а на правом — казаки.
Каждый из этих элементов получил в поддержку общий для всех род войск — артиллерию.
Вдоль расположения этих трех элементов были оставлены три равных по ширине коридора: один отделял кавалерию от инфантерии, то есть левое крыло от центра, второй делил инфантерию, то есть центр, на две равные половины, третий отделял инфантерию от казаков, то есть центр от правого крыла.
В центральном коридоре среди инфантерии, между первой и второй линиями, располагался господарь со своей личной гвардией, состоящей из пятисот отборных храбрецов.
Там, на виду у всего войска, реяло знамя Молдавии столовой зубра и звездой, с одной стороны, и с крестом — с другой.
Одна линия отличалась от другой по численности бойцов и по огневой силе: наибольшее число солдат и пушек находилось в первой линии, наиболее близкой к врагам; во вторую линию входило меньше войска, и ее строй был более разомкнутым; еще в большей пропорции уменьшался состав третьей линии.
Итак, в первой линии находилось 16 000 бойцов, из которых 10 000 было пехотинцев, 5000 кавалеристов, 500 казаков и 500 человек личной гвардии господаря; во второй линий было 9300 бойцов: 6000 пехотинцев, 3000 кавалеристов и 300 казаков; и, наконец, в третьей линии 6200 бойцов: 4000 пехотинцев, 2000 кавалеристов и 200 казаков.
В первой линии было 30 полевых орудий, во второй—18, в третьей — 12.
Точное расположение 80 гаубиц осталось неизвестным, можно предположить, что часть их была установлена на прилегающей к берегу озера высоте, то есть на правом фланге молдавской армии, где размещались казаки; остальные были распределены, как и полевые пушки, по две гаубицы на полк в каждой из трех линий.
Первая линия должна была начать бой; вторая — заменить ее в случае отступления или поддержать в случае рас-' стройства ее рядов; третья линия составляла резерв.
Эта характеристика каждой из линий предполагала принятие следующих мер: первая линия была развернута в ширину, в соответствии с шириной фронта противника; в первой линии, чтобы придать ей большую компактность, расстояния между полками и сотнями были сведены до минимума; во второй и третьей линиях, чтобы в нужный момент двинуться на помощь предшествующей линии, войска были расположены колоннами; расстояния между полками и сотнями во второй линии были достаточно велики, чтобы вместить в случае необходимости подразделения первой линии; расстояния между полками и сотнями третьей линии были еще большими, чтобы в них могли разместиться, если потребуется, войска первой и второй линий; расстояние между первой и второй линиями было незначительным, чтобы помощь могла прийти как можно скорее; расстояние между второй и третьей линиями было большим, чтобы сохранить резерв от ударов вражеской артиллерии до момента ввода резерва в действие при крайней необходимости.
Наконец, кроме упомянутых трех линий, существовала и четвертая, добавочная линия, расположенная непосредственно в тылу резерва, в которую входили обоз, лошади, амуниция и т. д., она была защищена сзади цепью холмов, а с флангов — ополченцами.
Подобная исходная расстановка сил кажется нам шедевром военного искусства; не было другого пути для более вы. годного использования условий местности и соотношения родов войск.
Теперь о местности.
Озеро, делавшее недоступным для врага правое крыло молдавской армии, дало возможность Иону-Воеводе использовать очень старый тактический прием: он сконцентрировал всю кавалерию на левом крыле. Она становилась силой, грозной для врага не только своей численностью, но и благоприятными для действия кавалерии условиями рельефа: здесь была открытая степь.
На правом фланге, который защищали не только озеро, но и тяжелая артиллерия, установленная на возвышенности, Ион-Воевода счел возможным оставить только небольшую группу преданных ему богатырей-казаков, привыкших биться по мере надобности и конными и пешими, и поэтому могущих приспособиться к любым условиям местности.
Зная, что татары могут подоспеть еще во время сражения и ударить с тыла, Ион-Воевода решил заслонить тыл обозом повозок и цепью холмов; открытой оставалась только кавалерия на левом фланге, которой, как будет видно, уделялась более значительная роль в начале сражения.
Несколько слов о родах войск.
Ион-Воевода сумел избежать ошибки, свойственной европейским генералам XVI века и несколько позже даже Густаву-Адольфу. Все они смешивали подразделения различных родов войск, создавая какие-то уродливые пехотно-кавалерийские батальоны; у нашего же героя кавалерия располагалась отдельно, пехота — отдельно, казаки (своего рода драгуны)— тоже отдельно.
Хотя в Европе был еще в силе средневековый феодальный обычай располагать в центре войска кавалерию, которая состояла из гордой знати и для ко/орой мужичье-инфантеристы могли служить только флангами, и хотя подобная расстановка прочно укоренилась у наших соседей — венгров и поляков,— все же полководческий гений Иона-Воеводы помог проникнуть в тайны современного военного искусства и применить расстановку войск прямо противоположную обычной: он поставил пехоту в центр, а кавалерию на фланги.
Подвергая в настоящее время критической оценке всю суть расстановки войск молдавской армии, мы легко можем выделить следующие три основных пункта:
1. Правое крыло — казаки; благодаря озеру и тяжелой артиллерии, оно оказалось в обороне.
2. Левое крыло — кавалерия; в открытой степи и при большой концентрации сил она была в наступлении.
3. Центр — пехота; в условиях пересеченного рельефа, наиболее подходящего для этого рода войск, она была в состоянии поддержать и в обороне и в наступлении любой из своих флангов.
Прежде чем начать сражение, Ион-Воевода вторично поднялся на вершину у озера и увидел отсюда, как из прилегающих долин турецкие части выступают в боевом порядке на поле сражения.
Их было несметное количество!
Нашему герою все еще не верилось, что пыркэлаб Иеремия Голия предал его, тот самый Голия, которому — как говорит мудрое изречение Тацита — было дано все, что может получить подданный!
Вместо того чтобы схватить преступника, Ион-Воевода ограничился тем, что выслушал его оправдание, вместо того, чтобы отрубить ему голову, он поручил ему самую ответствен-г ную боевую операцию во всем сражении.
Так у Ватерлоо Великий Наполеон доверился Груши!
Послышались звуки бучумов.
Раздался грозный клич «Убей! Убей!», оставшийся нам в наследство от древних римлян, которые кричали, идя в атаку: «Фери! Фери!»
План Иона-Воеводы, как это следует из расстановки его войска, при которой на одном левом фланге были сосредоточены все наступательные силы, состоял в том, чтобы начать сражение наклонным боевым порядком, как это сделал Эпа-минонд у Мантинеи, Цезарь у Фарсаля, Густав-Адольф у Лейпцига, Бонапарт у Маренго.
Этот прием в наступлении, вызвавший восхищение в древние времена, нашел себе еще более рьяных поклонников и блестящих исполнителей в более близкое нам время.
Фридрих Великий следующим образом сформулировал ценные преимущества наступления косым боевым порядком: «Малыми силами громить большое войско. Ударяешь врага с того фланга, где ты чувствуешь себя более сильным. Подвергаешь опасности только часть своей армии, сохраняя силы остальной».
Можно подумать, что прусский полководец своими словами специально поддерживает соображения валашского полководца!
Ион-Воевода взял под свою команду центр.
Свирчевский — правый фланг.
Левым флангом командовал... Иеремия Голия.
Голия, следовательно, должен был начать наступление.
Пять кавалерийских полков бросились в атаку на правое крыло турок.
Примыкавшие к ним пять пехотных полков продвинулись несколько вперед, чтобы поддержать наступление, угрожая в то же время вражескому центру.
Но, увы!
Инфантерия поворачивает назад, кавалерия склоняет знамена, поднимает качулы на остриях копий и переходит на сторону врага.
Во главе этой кавалерии находился, как уже говорилось, замаскированный предатель Иеремия Голия, продавший незадолго до этого нечестивцам переход через Дунай и спешивший теперь получить плату за измену родине.
XVI век остался известен в истории своей жестокостью: Варфоломеевская ночь, царствование Ивана Грозного, бесчинства инкивизиции запятнали его и сделали похожим на шкуру пантеры.
При воспоминании о зверских приемах расправы, которыми пользовались тогда почти все народы Европы, стынет в жилах кровь и волосы подымаются дыбом.
Но не было, нет и не может быть достаточно сурового наказания тому, кто предает свою отчизну!
Ввергнуть миллионы своих братьев на многие века в пропасть рабства — это покушение не на одного человека и не на один народ, а на десятки и десятки народов, имя которым— поколения.
Преступление до того ужасно, что невозможно придумать преступнику соответствующего наказания: самым подходящим приговором было бы превращение его в вечного жида, чтобы в течение миллионов лет он слышал и чувствовал бы бесконечные проклятия своих потомков.
Каина можно считать святым по сравнению с Иеремией Голией.
Молдаван охватило глубокое отчаяние.
Только один Ион-Воевода сохранял спокойствие: его дух креп по мере того, как разражалась гроза.
Турки выдвинули предателей на передовую линию.
«Вот наши изменники!» — воскликнул Ион-Воевода, приказав направить на них силу удара, весь огонь, все снаряды.
Негодяи погибли все до одного; в груди у тех, кто остался верен народу, заново запылал огонь мужества.
Ион-Воевода приказал кавалерии из второй линии занять место полков, перешедших на сторону врага; он подтянул кавалерию из резерва, вернул на место пехоту, во всем восстановил порядок...
Воспользовавшись временным замешательством молдавской пехоты и минуя трупы изменников, турки начали атаку клином, то есть, придерживая фланги, они направили свой центр против нашего центра.
Тем самым они надеялись расколоть молдавскую армию надвое.
Но Ион-Воевода предвидел это.
Так как артиллерия выпустила уже все свои снаряды, у господаря родился новый план для разгрома выдвинувшегося вражеского клина; он приказал казакам нанести ему удар ружьями справа, в то время как кавалерия, подоспевшая из второй линии, атаковала клин копьями слева, а инфантерия засыпала его стрелами.
Турки повернули вспять.
Начав отступление, они надеялись заманить молдаван поближе к своей артиллерии, скрытой за холмами.
Они забыли, что Ион-Воевода, бывший друг визиря Мехыеда-Соколи, хорошо знал все тонкости турецкой тактики.
После короткого преследования турок молдаване получили приказ вернуться и снова сомкнуть свои ряды.
Турки не могли и предположить, что Ион-Воевода готовит им ту же ловушку, в которую им не удалось завлечь его.
Видя, что молдаване начали отступать, турки снова перешли в наступление. Неожиданно для них ряды молдавского войска разомкнулись, дав возможность артиллерии открыть по врагу сокрушительный огонь и обратить его в бегство.
Таким образом, две атаки турок были отбиты.
Не зная, что предпринять дальше, турки пошли в атаку третий раз, всем фронтом, стараясь окружить сравнительно небольшое молдавское войско..
После того, как обе стороны пролили много крови, турки, разбитые в третий раз, были обращены в такое беспорядочное бегство, что турецкий гарнизон в Исакче, по ту сторону Дуная, находившийся невдалеке от поля битвы, при виде неожиданного отступления посчитал сражение окончательно проигранным и пустился наутек...
При более подробном анализе передвижения молдавских войск на поле битвы нас особенно восхищает точность и своевременность перегруппировки, когда после второй атаки турок ряды молдавского войска, как уже отмечалось, разомкнулись и дали возможность действовать артиллерии. Эта была очень сложная операция, особенно во время отступления кавалерии.
До этого турки только себя считали способными осуществить этот артистический маневр, применявшийся ими с древнейших времен; для них он был одним из важнейших тактических приемов, который обеспечил им ряд блестящих побед над христианами, включая и известную победу под Мохачем.
Молдаване под руководством Иона-Воеводы превзошли турок и в этом отношении.
После последней атаки и беспорядочного бегства нечестивцев достаточно было нашему герою иметь свежую кавалерию, то есть пять кавалерийских полков, которые он потерял в начале битвы иэ-за предательства пыркэлаба Иеремии Голии, и его победа над турками была бы полной.
Как только турки пустились в бегство, их нужно было преследовать по пятам: их первая линия, отступавшая в замешательстве под неослабевающими ударами молдаван, смяла бы последующие линии, охваченные уже общей паникой; Дунай преградил бы туркам последний путь спасения, и их армия погибла бы частью под ударами молдаван, а частью утонула бы в реке.
Но, потеряв лучшие свои полки и оставшись с сильно поредевшими рядами уже утомленных войск, что мог сделать даже этот великий полководец Молдавии?
Однако несмотря на все это, независимо от окончательного результата сражения, военные историки должны с большим почтением отметить того, кто, располагая в три раза меньшей армией и будучи трижды предан, выглядел как победитель после трех ожесточенных атак противника.
Устав от длительной и напряженной битвы, турки остановились; молдаване также расположились на отдых под прикрытием пушек.
«И пока они стояли так,— отмечает летописец Уреке,— прошел проливной дождь и подмочил порох, на который молдаване возлагали свои надежды».
Ион-Воевода имел некоторое преимущество перед турками в отношении инфантерии и, в особенности, артиллерии, это в некоторой степени снижало численное превосходство турок.
Но инфантерия была до крайней степени утомлена, а артиллерия неожиданно должна была замолчать.
Природа заключила союз с предателями!
После того как дождь прибил пыль, поднятую во время сражения лошадьми и пехотой, и развеял пушечный дым, .расстилавшийся над полем боя, турки смогли легко убедиться, что войско Иона-Воеводы слишком малочисленно.
На правом фланге они увидели всего лишь несколько казацких сотен, которых до этого защищала первоклассная артиллерия, но после дождя их уже никто не защищал.
И вот 20000 турок, составлявших левое крыло армии нечестивцев, поспешили броситься с остервенением на доблестных союзников Иона-Воеводы.
Этому потоку вооруженных всадников противостояли 300 казаков: остальные 900 погибли во время боя.
На каждого казака приходилось 70 турок.
И вдруг, как бы по предрешению злого рока, появляется Адель-Гирей со своими 100 000 татар; Иону-Воеводе не удается избежать несчастья, для предупреждения которого он поспешил начать сражение с турками.
В тот момент, когда правое крыло турецкой армии бросилось на остатки молдавской кавалерии, расположенной на нашем левом крыле, татары перешли гряду холмов и ударили с тыла.
5 000 молдавских всадников оказались в тисках, причем над головой каждого из них нависло по сотне шашек!
Казаки были вооружены ружьями, были защищены справа озером, а слева инфантерией; их атаковали только спереди, и они устояли против натиска левого крыла турок.
Молдавская же кавалерия, не располагавшая огнестрельным оружием и не защищенная с одного из флангов, атакованная одновременно спереди и с тыла татарами и правым крылом турок, не в состоянии была устоять на месте.
Инфантерия Иона-Воеводы сохраняла пока свои позиции по трем причинам. Занимая центральное положение, она не могла быть разбита, пока оставались нетронутыми ее фланги; с тыла от удара татар ее защищал обоз; кроме того, по своему характеру она куда менее подвижна, чем кавалерия.
Ополченцы спаслись от татар, спрятавшись среди повозок...
Итак, Ион-Воевода, потеряв все левое крыло, остался только с инфантерией, ополченцами и казаками. Была утрачена всякая надежда на победу! Что же господарь мог предпринять теперь?
В этот трагический момент проявилось его исключительное великодушие.
Он мог бы, несомненно, спасти еще свою жизнь.
Переодевшись в крестьянина и оседлав лучшего своего скакуна, он легко мог бы ускользнуть через обоз и, обогнув озеро Кагул, направиться в сторону Прута, куда еще не добрались его враги, пересечь Молдавию и бежать в Польшу, где мог надеяться на гостеприимство Ласского или князя Острогского.
Кто знает, со временем он, возможно, помирился бы с Турецкой Портой!
Может статься, ему удалось бы вернуться из Польши, как это сделали Лэпушняну и Деспот, во главе новой армии, при помощи которой он отвоевал бы Молдавию.
Но нет! Подобные эгоистические соображения, которыми некогда руководствовался Помпей, а затем Карл XII, не нашли себе места в сердце Иона-Воеводы.
Меньше всего он думал о самом себе. Спасти прежде всего остатки молдавской армии, а если нет, то славно погибнуть ради любимой отчизны... только один из этих путей и мог бы избрать праправнук матери Стефана Великого, которая учила своих сыновей, что птица погибает в своем гнезде.
Татары, движимые алчностью, пустились в погоню за рассеянной по степи кавалерией, состоявшей из бояр и боярских сыновей; гнались они за собольими мехами, золотыми цепочками, за са***ми, украшенными драгоценными камнями.
Эта неосторожность, временно освободившая тыл молдавской армии, дала возможность Иону-Воеводе, сохранявшему ясность ума при самых сложных обстоятельствах, воспользоваться ошибкой противника.
Он сходит с коня, спешивает казаков, вливает ополченцев в ряды пехоты и, обратившись к остаткам своей героической армии: «Братья, пусть падет моя голова там, где падут ваши головы!»— ведет их в атаку до того стремительную, что захватывает вражескую артиллерию, выводит ее из строя, заставив пораженных турок застыть в замешательстве!
Охваченный неистовой злобой, он в момент исключительного напряжения собственноручно захватил у врага огромную крупнокалиберную пушку: так велика была физическая сила этого молдавского Геркулеса.
Затем, тесно сомкнув ряды, молдаване отошли в полном порядке на ближайшую возвышенность, на которой еще дымились руины села Рошканы, разгромленного татарской ордой.
Последняя атака перед отступлением, как и все остальные маневры этой достопамятной битвы, является блестящим свидетельством военного искусства Иона-Воеводы.
В более поздние времена знаменитый Монтекукули советовал:
«Старайся атаковать врага с необычайной свирепостью, в особенности, если думаешь после этого отступить».
Преклонимся поэтому перед Ионом-Воеводой, который понял это еще в 1574 году, в самый критический момент уже проигранного для него сражения, лишенный возможности руководствоваться Монтекукули, который изучал военное искусство столетием позже в тиши кабинета!.
Из 35000 войска у нашего героя осталось едва 7000.
Не менее 20 000 солдат погибло в течение полусуток, защищая три святыни, провозглашенные однажды Великим
Стефаном в его военных инструкциях: крест, родину и знамя!
Обосновавшись среди развалин села Рошканы, Ион-Воевода приказал окружить возвышенность окопами, расположив в них лучших стрелков из луков и ружей. Первая линия окопов проходила вдоль так называемого военного гребня, то есть верхнего края склона; затем следовала вторая линия и, наконец, резерв для оказания помощи в любом наиболее угрожаемом пункте обороны.
К вечеру турки и татары, пришедшие в себя после временного замешательства и погони за молдавскими кавалеристами, окружили новый стан Иона-Воеводы.
Французские войны в Алжире показали со всей убедительностью, как тяжело атаковать даже неукрепленные возвышенности, защищаемые простыми бедуинами. Тем более неприступной была позиция отряда молдаван численностью в несколько тысяч опытных бойцов, окопавшихся на возвышенности; кроме того, обороноспособности позиции молдаван способствовали и развалины. «Атака села стоит всегда жизни многих солдат»,— говорил Фридрих Великий.
Во время последней своей атаки Ион-Воевода привел в негодность большую часть турецкой артиллерии. Снаряды ос-тавшихся в действии турецких пушек падали среди развалин, не поражая укрывшихся молдаван, в то время как последние, сидя спокойно в окопах, посылали нечестивцам каждым своим выстрелом уведомление о смерти.
Историки обвиняют Иона-Воеводу в том, что он выбрал позицию, лишенную воды, и не принял мер для создания искусственных источников. Это обвинение может исходить только от людей, не знающих местных условий.
На всем протяжении Буджакской степи вода встречается так же редко, как и в центре Африки. В поисках источников на вершине холма нужно было бы копать очень глубокие колодцы, но даже если такая рискованная и очень тяжелая операция увенчалась бы успехом, разве одного колодца хватило бы для 7000 человек.
В течение трех дней и трех ночей Ион-Воевода отбил все атаки 200 000 турок.
Не имея ни капли воды, молдаване ожидали с нетерпением наступления ночи, чтобы расстелить на траве куски полотна: они освежали губы росой.
Не раз небольшие отряды молдаван во главе с Ионом-Воеводой выходили из окопов, с остервенением бросались на ближайшие, наиболее уязвимые вражеские посты, резали, убивали, уничтожали все, что им попадалось на глаза, и после этого, освирепевшие от пролитой крови, возвращались обратно, удовлетворенные, подобно Уголино из Дантова ада, пожирающего голову своего противника Руджиери.
В течение этих трех дней и ночей, достойных времен Горация Коклеса, Ион-Воевода мог бы спасти себя, если бы он хоть раз подумал об этом.
Зная турецкий язык, он мог бы под покровом ночи пробраться через стан врагов, как это сделал, например, Цепеш.
Но все его поведение показывает, что он был грозой только для нечестивцев, для бояр, для духовенства, но свой народ он любил больше, нежели самого себя.
На четвертый день турки начали переговоры.
Ион-Воевода показал посланцам свои позиции и численность своих храбрецов.
«Вы сами видите,—говорил он им,—что я в состоянии продолжать битву».
Затем он предложил им следующие три условия:
отпустить по домам всех солдат-молдаван с условием, чтобы к ним не прикасалась рука противника и чтобы их не преследовал когда-либо за прошлое будущий господарь Молдавии;
разрешить казакам вернуться к себе на родину;
самого господаря отправить в полном здравии непосредственно к султану Селиму...
Турки приняли эти предложения.
Беглербей Ахмед-Паша и Петр Хромой, ставший, таким образом, снова господарем Молдавии, поклялись семь раз каждый в точности выполнить эти условия.
Ахмед-Паша повторил семь раз клятву на книге Магомета.
Петр Хромой повторил семь раз клятву на Евангелии...
Со слезами на глазах, не в силах произнести ни слова, Ион-Воевода расстался со своими верными товарищами.
Казакам, пришедшим ему на помощь, он оставил все имевшееся при них оружие.
Молдаванам, своим братьям, которые сражались за свободу родины, он оставил память о себе как о великом господаре и неясную надежду на свое возвращение на трон Молдавии...
Наш герой был уверен, что ему при помощи искусной дип-ломации удастся вернуть расположение султана Селима, подобно тому, как в аналогичной ситуации Петр Рареш своим мужеством и красноречием сумел смягчить гнев султана Сулеймана.
Великие люди не впадают в отчаяние даже на острове Эльба!
Но пока что наступило расставание.
Казаки плакали; молдаване же не в состоянии были даже плакать| большое горе высушило их слезы.
Капитуляция при Рошканах напоминает другую капитуляцию, также заключенную с турками за три года до этого, когда Ион-Воевода находился еще в Константинополе.
После героической защиты крепости Фамагуста на Кипре, ее комендант Брагадино, которого вынудили просить капитуляции не силой оружия, а голодом, добился у нечестивцев согласия на свободный отвод гарнизона.
Турецкий главнокомандующий с большой легкостью подписал предложенные ему условия и с такой же легкостью поспешно нарушил свое слово: после освобождения крепости доблестный Брагадино и цвет венецианской молодежи погибли в страшных пытках.
Зная турецкое вероломство, Ион-Воевода не ограничился подписями вражеских генералов: он потребовал в качестве гарантии магометанскую и христианскую клятвы, повторенные каждая по семи раз Ахмед-Пашой и Петром Хромым, то есть главным его противником и соперником по престолу...
И что же, сделало ли все это договор более священным?
Мы рассказали о предательстве, расскажем теперь и о клятвопреступлении.
При Петре Хромом, чтобы возвести его на трон Молдавии по турецкому фирману — небывалое новшество в истории Молдавии, — находился первый ключник Оттоманской Порты, важный сановник, который стал впоследствии визирем, зятем и двоюродным братом султана...
Речь идет о Сципионе-Цигале, выходце из неаполитанской аристократической семьи, получившем после отступничества имя Джигала-заде, о молодом, холеном, распущенном юноте, обжоре и пьянице... но тем более всесильном при дворе такого султана, как Селим II.
Когда Ион-Воевода вошел в палатку беглербея, Ахмед-Паша находился там в окружении янычар, аг, баев, санджаков, которые собрались все как один, чтобы увидеть своими глазами грозного победителя у Жилиште, Браилы, Лэпушны, 'Бендер...
Турецкий главнокомандующий начал с упреков, но Ион-Воевода ответил ему с достоинством господаря, что по условиям капитуляции он будет отвечать только на вопросы самого султана.
Гордость нашего героя возмутила мусульман, но его величие, казалось, сковало им руки: они в недоумении смотрели один на другого, как бы подбодряя друг друга нанести первый удар; но никто не решался... Для этого требовался вероотступник; требовался кто-нибудь, потерявший человеческий облик, зверь, одурманенный опиумом; требовалось настоящее чудовище, способное пойти против чести и против клятвы.
Этим чудовищем и оказался главный ключник Джигала-заде.
Мунтян Петр Хромой призвал турок поднять оружие против героя Молдавии.
Итальянец Сципион-Цигала вонзил ему нож в сердце. Мунтян, итальянец, молдаванин...
Когда геркулес пал под предательским ударом кинжала неаполитанца Джигала, янычары, воодушевленные его при-[ мером, набросились на жертву, отрубили и водрузили на копье его величественную голову, которая еще совсем недавно вселяла в их души страх даже во сне.
Затем, как бы боясь, чтобы на обезображенном туловище не выросла вторая голова, они привязали его труп к хвостам двух верблюдов и погнали их в противоположные стороны: тело господаря было разорвано на куски.
После того как это финальное зрелище охладило головы I нечестивцев, они не могли не почувствовать своего ничтоже-1 ства по сравнению с великим мужеством усопшего.
Считая, как видно, что доблести Иона-Воеводы покоятся в костях, из которых он был сложен, и в крови, которая текла в его жилах, они разделили между собой, как мощи, обломки его костей и смочили свои сабли его кровью, обращая мольбу к Аллаху, чтоб тот дал им всем сердце этого господаря.
Палачи завидовали своей жертве.
При жизни Иона-Воеводы турки, бояре и монахи питали к нему глубокую ненависть.
После его смерти враги-чужеземцы показали себя более благородными, чем враги-соотечественники.
В то время как янычары боготворили останки витязя, чо-кои, одетые в боярские кафтаны и в церковные рясы, решили, что пришел момент надругаться над тем, на кого они до последнего времени боялись даже взглянуть.
Чтобы подорвать, славу господаря после его смерти, они распространяли в народе злостный анекдот, что будто бы Ион-Воевода в тот момент, когда его раздирали верблюды, воскликнул: «Во многих ужасных убийствах повинен я, но до такого не додумался!»
Но кто, собственно, мог произнести эту дикую и зверскую шутку: обезглавленное туловище или голова, лишенная туловища?
Не в первый и не в последний раз бессильная ненависть прибегла к кощунству!
Летописец Уреке, как мы уже говорили однажды, был эхом аристократической партии.
Он не только оскверняет последние моменты жизни Иона-Воеводы, но пытается также оправдать подлое национальное предательство пыркэлаба Иеремии Голии.
Когда речь идет о продаже туркам переправы через Дунай, барин-историк с преступным простодушием заявляет: «Трудно тем, которых мало, остановить тех, которых много, слабым остановить сильных; вначале перешли вооруженные ружьями янычары и пехота, чтобы защищать корабли, а затем прибыло сюда и все остальное турецкое войско; пыркэлаб Иеремия, видя, что не может остановить их, повернул обратно...»
Когда же Уреке доходит до описания предательства пяти кавалерийских полков, он даже не упоминает имени пыркэлаба Иеремии Голии, мимоходом обронив следующую туманную и упрощающую дело фразу: «говорят, что в начале сражения группа молдаван перешла к туркам...»
После битвы при Рошканах Петр Хромой поспешил послать в Яссы каймакана, чтобы стеречь для него трон Молдавии. Это был один из подлых предателей Иона-Воеводы, стольник Билэе, возведенный теперь в чин великого ворника Нижней Молдавии вместо доблестного Думбравы.
Не только храбрецов Катульской битвы, не только «Бра-ев по кресту» Иона-Воеводы, которых обезоружили с помощью клятвы, и затем, нарушив ее, истребили, постигла участь обычных преступников, осужденных на смерть и лишенных возможности защищаться; не только на берегах Кагульского озера и на руинах села Рошканы лилась самая чистая кровь и пали самые благородные головы Молдавии, нет! «Татары так разграбили всю страну,— говорит молдавская хроника,— что она опустела, как никогда прежде, мирное население было застигнуто врасплох у себя на дому, и с тех пор между Прутом и Днестром оно так поредело, что и поныне не может пополниться».
Петр Хромой, во главе турецкой орды, с кощунственным безразличием наблюдал за тем, как враги христиан обагряли его дорогу в Яссы к княжескому престолу потоками крови и сооружали ему триумфальные арки из отрубленных голов молдаван.
Смерть Иона-Воеводы послужила знамением гибели для рех его министров, до конца верных зарнице национального освобождения: Винтилы-Воеводы, ворника Думбравы, епископа Исайи Радауцанского...
Бывший мунтянский господарь, изгнанный одновременно со своим братом Петром Хромым, направил теперь против Бухареста турецкую армию.
Хотя Винтила-Воевода имел при себе только ворника Дум-браву и небольшой отряд молдаван, все же сражение, разразившееся на восточной окраине столицы, было до того ожесточенным, что победитель решил увековечить его память, построив на месте, где произошла битва, храм имени Раду-Вое-воды и установить новый ежегодный праздник, сохранившийся до сих пор под названием «Мошь»...
Ворнику Думбраве удалось бежать в Трансильванию. Он рассчитывал, что бывший его противник по сражению при Жилиште окажется достаточно великодушным и предоставит ему убежище.
В Трансильванию был послан мунтянский боярин Ивашко Г'олеску; при его посредничестве ворника Думбраву выдали в руки врагов.
Нарушая общепринятые священные правила, трансильванский бей Стефан Баторий передал мунтянскому послу ворника Думбраву.
Как только достойного товарища Иона-Воеводы доставив ли в Бухарест, ему отрубили голову.
Владыка Исайя Радауцанский сразу же был лишен Петром Хромым сана епископа, и с тех пор имя этого искусного дипломата, ведшего переговоры с Польшей и Москвой, окончательно исчезает из анналов истории Молдавии...
В этом горестном перечне мы не можем не упомянуть доблестного Свирчевского.
Он заслуживает того, чтобы быть причисленным к святым: эпитет, который наш народ в древние времена давал не лицемерным аскетам, а только защитникам родины.
После Катульской битвы Свирчевский, выдвинутый гением Иона-Воеводы, больше не появляется на сцене истории; он исчезает одновременно со своим покровителем...
Другой казак, матрос Покотило, победитель в битве при Аккермане, увидев, что он сам не в состоянии помешать переправе через Дунай колоссального турецкого войска, покинул Галацкий порт, где он стоял в засаде, н... исчез для потомков!
Безвременно погибло тогда и нежное создание, о котором мы не упомянули ни слова в этой трагедии, разыгранной характерами либо чересчур великими, либо чересчур низменными, но только мужскими; мы оставили для него финал, полный пафоса.
Речь идет о женщине, которая так горячо любила Иона-Воеводу, что сопровождала его во всех сражениях с грудным ребенком на руках...
Только не возгордитесь, волошанки; она была другой нации, белокурая, меланхоличная саксонка из Трансильванип.
В разгар последнего сражения ее охватило пророческое предчувствие, возможное только при исключительно сильной и чистой любви — будь то любовь к мужчине, к родине или к самому господу богу! «Боясь предательства среди бояр, она не разрешала Иону-Воеводе, — как говорит молдавская хроника,— оставаться в рядах кавалерии».
Попав в плен и утратив свое счастье, она была отправлена в Константинополь, где след ее растаял навеки. Уместно, вспомнить при этом слова поэта Болинтиняну;
«Как милый призрак, явленный во сне,
Скользя среди могил, ты шепчешь: я жива!..»
Ее ребенок, рожденный на поле битвы, был воспитан в гареме одного паши.
Двадцать пять лет спустя Турция, считая, что этот отпрыск славного молдавского господаря, выросший и воспитанный на чужбине, не унаследовал темперамента своих доблестных родителей, сделала его господарем Мунтении.
Он правил немногим более года, не совершив ровно ничего, и только хроника запечатлела его под прозвищем «Стефана Глухого».
И действительно, он был глух к зову своего высокого происхождения, он был глух — этот презренный сын героя-отца и героини-матери, носивший к тому же, как бы в насмешку, славное имя великого Стефана!
Иней рабства заставляет блекнуть даже самые прекрасные цветы!
От незаконной, но страстной и поэтической любви молодой немки перейдем к прозаической женитьбе Иона-Воеводы на дочери крупного боярина Лупя Хуру.
Жена господаря со своим сыном Петром, которого народ избрал наследником молдавского престола, укрылась от опасностей войны, как уже упоминалось, в неприступной Хотин-ской крепости, расположенной на границе с Польшей.
Тесть господаря как человек, кровно заинтересованный в спасении своей дочери и своего коронованного внука, сам командовал крепостью.
Семьи наиболее видных бояр* также нашли себе убежище около семьи господаря.
Когда до них дошла печальная весть о поражении у Катульского озера, все они перешли Днестр, захватив с собой княжескую казну; их сопровождали 200 польских шляхтичей, составивших личную гвардию несчастной вдовы; семья господаря поселилась в имении польского магната, старого друга Иона-Воеводы.
Турция несколько раз безрезультатно настаивала па выдаче ей беглецов, в особенности жены господаря с сыном и имуществом Иона-Воеводы; гостеприимный магнат, верный памяти своей дружбы, каждый раз отклонял требования как Оттоманской Порты, так и самого польского короля, пока, чтобы положить конец угрозам, он не женился на вдове молдавского героя и, таким образом, спас ее от языческого рабства.
Вдова Иона-Воеводы стала женой Кристофа Струса.
Струе был дорог ей не только потому, что спас ее; он обладал еще одним качеством, делавшим его достойным такой жены: его предки отличались исключительным героизмом, и в Польше вошло в поговорку, что каждый член семьи Струсов обязательно погибает на поле битвы.
Двадцать четыре члена этого семейства погибли в сражениях с иноверцами.
Тридцать лет спустя, когда тогдашний господарь Молдавии Арон-Воевода находился в Константинополе, приемный сын Кристофа Струса, наследник Иона-Воеводы, собрав небольшой отряд казаков, вторгся в Молдавию, чтобы захватить родительский трон. Он княжил всего лишь два месяца. Не в состоянии противостоять армии, в сто раз превосходящей его собственную, он вернулся в Польшу, где был арестован и сослан в Мариенбургскуго крепость.
Странное стечение обстоятельств: он попал как раз туда, где провел молодость его прадед и тезка, знаменитый Петр Рареш.
Эпилог
До настоящего времени Иону-Воеводе уделялось мало внимания в национальных летописях; это упущение чувствовалось и во всемирной истории...
Его деятельность как господаря Молдавии оценивалась по злостным свидетельствам его врагов: бояр, фарисеев или иноземцев.
Точно так же один из величайших императоров Римской империи в период ее упадка, Юлиан Отступник, оставался осужденным в течение многих столетий, пока наконец не появились Бейль и Вольтер, которые вернули Цезарю цеза-рево...
Заслуги Иона-Воеводы как полководца злоумышленно принижались поляками, которые выступали то его беспомощными противниками, то его вероломными союзниками, пытаясь и в том и в другом случае приписать себе, если не полностью, то в значительной мере, его славу, и не в меру кичились заимствованными павлиньими перьями...
Только настоящий демократ может понять заслуги Иона-Воеводы как администратора, реформы которого предвосхитили учение Сен-Симона:
«Не допускайте, чтобы бедняки, отдавая последнее, увеличивали излишества богатых;
не допускайте, чтобы крупные мошенники становились судьями над мелкими проступками, не допускайте, чтобы невежество, суеверие, лень и разврат, рождаемые в великосветских салонах, попирали бы мораль и таланты, выходящие из темноты хижин...»
Только настоящий солдат может разобраться в войнах Иона-Воеводы, о которых рассказывали до сих пор всякие небылицы; но в них истинные знатоки военного искусства находят с удивлением изумительное разнообразие тактических приемов, объединяемых каждый раз единым замыслом...
Правда, как полководец Ион-Воевода после замечательных побед потерпел поражение...
Не всегда успех является уделом великих людей; очень часто великие бывают несчастливцами, которые, умирая, оставляют после себя посев, урожай которого, заложенный с таким трудом, имеют счастье собирать очень посредственные наследники...
Но вы не найдете в истории хотя бы одного правителя, который со столь малыми возможностями добился бы в мирное время и во время войны, как администратор и как полководец, в течение всего лишь двадцати восьми месяцев более внушительных административных реформ и побед на поле брани, чем Ион-Воевода!..
Те, кто по-настоящему жаждут чего-нибудь, способны в короткий срок сделать из ничего многое и великое.
1865
vBulletin® v3.8.7, Copyright ©2000-2025, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot